На этих словах я бросил карандаш и блокнот на журнальный стол. Эти мысли, которые мне только что казались такими блестящими, утратили весь свой блеск, едва оказавшись на бумаге; теперь они выглядели простой банальщиной, но стирать их мне тоже было лень. Ладно, их так и так никто не увидит.
Когда раздался звонок в дверь, я взглянул на часы, было 11:14. Значит, с того момента, как я узнал об убийстве, прошло примерно два часа, и я провел их в своем кресле, задаваясь вопросами, на которые никогда не будет ответа.
В дверь позвонили еще раз.
Кто же это может быть? Полиция или прокурор? Интересно, когда совершают убийство, допросы проводит сразу прокурор или первичное расследование отдают полиции? Меня непременно должны вызвать на допрос, потому что вчера вечером я был в том доме и одним из последних видел убитую. Правда, если бы пришел человек, который мог представлять для меня малейшую опасность, то мой пес Керберос в саду на привязи немедленно оповестил бы меня громким лаем.
Я заметил, что за время, проведенное в кресле, я начал называть молодую женщину, которую при жизни все называли «красивой и соблазнительной», не «Арзу», а «убитой». «Убитой», то есть той, которую кто-то убил… За ночь Арзу сменила состояния. Теперь ее будут называть только так – что в прессе, что в судебных бумагах. Те, кто образован получше, будут именовать ее «потерпевшая» – чтобы подчеркнуть, что пострадала женщина.
Я вновь придвинул свой блокнот. «Мы все знаем, что умрем, но никому из нас не приходит в голову, что нас могут убить, – записал я. – Рождаются миллионы детей, родители с радостью и аплодисментами встречают младенцев, и ни одному отцу или матери в голову не приходит, что, начиная с момента рождения, человек начинает стареть и обречен на смерть. Самое странное, никому в голову не приходит, что долгожданный малыш, только что явившийся на свет, однажды может погибнуть, стать жертвой преступления либо несчастного случая, его могут казнить, он может погибнуть на войне. А ведь все это не исключения. За всю историю миллиарды людей умерли не той смертью, которая считается “нормальной”, а были подло убиты. Теперь к их числу присоединилась и Арзу».
Кто-то продолжал настойчиво звонить в дверь. Я не открывал. Мало кому удавалось войти ко мне в дом. Сначала ко мне приходила только Хатидже-ханым. Она была коренной жительницей деревни. Ее муж служил садовником в доме Арзу, а полноватый парень Мухаррем, ее четырнадцатилетний сын, иногда помогал то матери, то отцу. Мухаррем стал вторым человеком, которому удалось у меня побывать. Хатидже-ханым упросила меня заниматься с ее сыном английским. А я был вынужден согласиться, потому что не хотел терять Хатидже-ханым, поскольку другую такую домработницу, которая бы так подходила моему дому и которая относилась бы к нему с таким уважением, найти было невозможно, так что мне пришлось разрешить парню приходить ко мне раз в неделю на урок.
