— Нам придется поменять форму. Сменить имена. Изменить лица, — сказал Дитер. — Но это все равно не поможет.
— О чем ты? — спросил я.
— Даже через тысячи лет, — продолжал Дитер, — Германия не смоет с себя вины.
Дитер смотрел на огонь в камине, держа в руке рюмку с коньяком.
— Вам нужно еще что-нибудь, мальчики? — спросила Марта. — Скажите, пока я не легла.
— Разве что отпущение грехов, — пробормотал Дитер.
— Что? — нахмурилась Марта.
— Отпу…
— Все в порядке, — перебил его я. — Спокойной ночи, Марта.
— У вас действительно все в порядке? — насторожилась Марта.
Дитер усмехнулся и осушил рюмку.
— Спроси Макса, — сказал он.
— Спокойной ночи, Марта, — повторил я.
— Спокойной ночи, — неуверенно ответила Марта.
Она помедлила в дверях, затем включила свет в коридоре. Дитер улыбнулся, услышав ее медленные шаги на лестнице.
— Что тебя мучит, Дитер? — спросил я.
— Грехи.
— Чьи грехи?
— Мои…
— А именно?
— … твои… Германии.
— Я ни в чем не виноват.
— Мы никогда не смоем с себя вины, — выпалил Дитер. — Никогда не избавимся от нее.
— На мне нет никакой вины.
— Разумеется. — Дитер поднялся и неверными шагами направился к буфету.
— Ты пьян.
— Еще нет. Или, по крайней мере, недостаточно пьян.
— Что с тобой сегодня?
— То же, что и с тобой, Макс, и со всеми нами.
— Ты весь вечер говоришь какими-то загадками.
— В директивах по этому поводу сказано предельно ясно, — проговорил Дитер, наполняя рюмку. — Все директивы кончаются одной и той же фразой: «Жестокостей следует по возможности избегать».
— Да! — воскликнул я. — И что же?
— А то, что я делал такое, чего нельзя было делать.
— Неправда, — возразил я. Он повернулся ко мне. — Мы делали то, что обязаны были делать.
— Как у тебя все просто, Макс.
— Мы давали клятву, — сказал я. — Мы принимали присягу.
Дитер усмехнулся и прикрыл глаза.
— Это одно из твоих достоинств, Макс. Абсолютная, непоколебимая преданность. И честность.
— Ты пьян.
— Мне хотелось бы быть похожим на тебя, Макс. Быть таким же честным. Преданным. Послушным. Надежным.
— В таком состоянии тебе нельзя садиться за руль. Переночуй у нас.
— Я не смогу здесь уснуть. Мне невыносим этот запах.
— Окна закрыты. Я не чувствую никакого запаха.
— Марта права, — сказал Дитер. — Здесь стоит невыносимая вонь.
Я не был пьян. Я никогда не напивался допьяна. Разве что один-единственный раз. Это было после того, как я неожиданно увидел ее на базаре. Она покупала овощи. Сердце у меня бешено заколотилось, хотя она и не смотрела в мою сторону. Но я сразу узнал ее. Вокруг толпились люди, по большей части беженцы: кто-то просил милостыню, кто-то норовил стащить что-нибудь съестное. Она стояла у лотка с полной корзинкой в руках и расплачивалась с торговцем. Я протискивался в толпе, отпихивая тянущиеся ко мне тощие руки. Попрошайки хватали меня за одежду, пытаясь остановить. Их слабые голоса перекрывали крики торговцев и звон монет. Только бы не упустить ее! Я протягивал к ней руки. Ах, если бы можно было ее окликнуть! Но я не знал ее имени.
