Дуфф покачал головой:
– Сожаление – признак болезни. Эйнштейн однажды сказал, что признак безумия – это когда кто-то много раз решает одну и ту же задачу и каждый раз приходит к разным результатам.
– Значит, утверждение Эйнштейна можно опровергнуть, потому что со временем выводы, к которым мы приходим, меняются. Не потому, что у нас появляется другая информация, а оттого, что мы сами меняемся.
– Люди не меняются!
Дуфф заметил, что все остальные уже очнулись и с интересом следят за ними, возможно, догадываясь, что их перебранка не связана с убийством.
– Может, Малькольм изменился, – предположила Кетнес, – может, смерть Дункана его изменила. Этого исключать нельзя.
– А еще нельзя исключать, что он написал предсмертную записку, кинул свой жетон в море и свалил, – возразил Дуфф. – Люди на такое тоже вполне способны.
Дверь открылась, и в кабинет заглянул инспектор из Отдела по борьбе с наркоторговлей.
– Дуфф, тебя к телефону. Говорят, это срочно и что дело касается Малькольма. Требуют именно тебя.
Леди стояла посреди спальни и смотрела на мужчину, спящего в ее кровати. В их кровати. Было уже больше девяти часов, она давно позавтракала, а этот по-прежнему спит как сурок, накрывшись шелковой простыней.
Она присела на край кровати, погладила Макбета по щеке, потрепала по черным кудрям и слегка тряхнула за плечо. Он приоткрыл глаза.
– Комиссар полиции! Пора вставать. Город горит!
Вместо ответа он застонал и перевернулся на другой бок, спиной к ней, и Леди рассмеялась.
– Который час?
– Слишком поздно.
– Мне приснилось, что сейчас воскресенье.
– Тебе вообще много чего снится.
– Да, этот чертов…
– Что?
– Да ничего. Мне сначала показалось, что я слышу колокол, предупреждающий о шторме. А потом понял, что это церковный перезвон, который зовет к искуплению, исповеди и крестинам.
– Я же просила не говорить этого слова.
– Какого – крестины?
– Макбет!
– Прости!
– У тебя меньше двух часов до пресс-конференции, все будут сидеть и недоумевать, куда подевался их комиссар полиции.
Он спустил было ноги с кровати, но Леди остановила его, обхватила ладонями его лицо и пристально посмотрела в глаза. Зрачки опять были крошечными, словно булавочные головки. Она выдернула у него из брови чересчур длинный волосок.
– И к тому же у нас ужин вечером, – продолжила она, разглядывая его брови, – надеюсь, ты не забыл?
– Обязательно было устраивать его сразу после смерти Дункана?
– Ну, это не праздничный ужин, а деловой. Нам же нужно что-то кушать, милый.
