— Богатства, большой богатства, — бормотал Уги себе под нос, о чём-то явно размышляя. — Здеся деньга многа, а воин не кормиться. Почему так?
И с этими тяжкими вопросами он поскакал во Дворец. Там ему один из командиров наёмников доложил, что пытаемый водой и огнём казначей признался, что крал и приносил в жертву презренное злато и каменья, срывал выгодные договора на поставки продовольствия для гарнизона и армии, чтобы приходы новой веры могли продавать втридорога свой скот и пастбища, что делал он всё это, чтобы обрести жизнь вечную и стать святым. А потому смерть его не страшит, он готов принять её и жить вечно…
Глупец. Кто ж спорит с тем, кто может тебе руки оторвать и в другое место вставить? Я бы не стал, даже если б и был прав. Но Уги не захотел ни убивать, ни пытать казначея ещё. Он просто приказал завязать ему глаза и пустить прогуляться над обрывом, сказав, что жизнь вечную он уже обрёл.
Мир его бедной душе…
Вечером Уги изволил мыться. Как раз, когда явились многочисленные просители. Я был искренне рад, что до этого заросшего орангутанга дошло наконец, что уважающий себя мужчина не должен пахнуть как табун лошадей, проскакавших без отдыха день и ночь, однако… неловко как-то вышло. Люди с конкретными просьбами пришли на поклон к новому государю, а он изволит купаться при всех и подставляет свою волосатую спину, чтобы девки её чесали и скребли. Я попытался расшевелить в его спящем мозгу хоть одну извилину, чтобы достойно, как подобает королю, отвечать на просьбы и предложения, но варвар в очередной раз оказался непробиваем. На предложение выделить из казны денег на строительство широкого каменного моста через реку Тингра он коротко ответил: "Повешу!"; проект, который позволил бы расширить город с южной части и заселить его ещё двумя тысячами жителей, он отверг, пригрозив прожектёра конями разорвать; здравую мысль одного из просителей, которая касалась строительства опять же за счёт казённых средств на озере Мирлбег дамбы с мельницами и прокладки дороги от них до столицы, он счёл безумной и едва не отправил полузадушенного просителя к праотцам, когда полез, свирепея, из воды и не замечая вцепившихся в него и повисших на нём, визжащих от ужаса девок. Толпа просителей мгновенно отхлынула при виде голого разъярённого короля, с рыком наступавшего на них, потом Уги успокоился, стряхнул с себя девок, презрительно оглядел всех, рыкнул ещё раз для острастки и удалился в другую комнату, где его уже ждали молоденькие девушки с мазями, маслами и благовониями, они стали умащать его тело, расчёсывать спутанные лохмы и подстригать бороду. Пока они это делали, я посылал на этого тупого как пень варвара все мыслимые и немыслимые проклятия, желая ему многое из того, чего не пожелал бы никому и в худшие времена. Что же он вытворяет?! Такие проекты! В городе хлеба почти нет, на всех углах только и говорят, что об этом, а он отказывается от строительства дамбы с водяными мельницами! Рабочих рук не хватает, многие кузни и цеха пустуют, а он не хочет новых жителей в город пустить! А мост?! Широкий да ещё и каменный — разве это плохо?! Прекрасная переправа через, уверен, глубокую реку. Что здесь плохого? Что здесь такого, что нужно на всех рявкать и заставлять умирать от ужаса?! Варвар! Чудовище! Никапельки не смыслит в прогрессе! Да, нужны казённые деньги. Пусть их нет, но можно же запланировать! А он и слушать не хочет! Обезьяна!
