Но Лена слишком хорошо знала своего мужа, чтобы встретить его уже в театральном платье. Она все приготовила, но встречать его вышла в своем обычном летнем халатике.
- Ты знаешь… - растерянно сказал Потапов, - нам надо ехать в театр.
- В театр? - искусно удивилась Лена.
- Да. Вот билеты.
- Ой, Коленька, в оперу, как хорошо! Я оденусь мигом. А ты садись кушай. Я сейчас!
- А кто же будет с Витькой? - спросил Потапов, когда жена вернулась уже в длинном платье.
- Я отвела его к Горюновым. Он там и спать будет. Потапов рассмеялся.
- Чего ты смеешься?
- Как ты здорово разыграла удивление по поводу того, что мы едем в театр… Ладно - поехали.
…Шло уже второе действие оперы, а Потапов никак не мог уловить, что происходит там, на сцене. Отдельно он слышал музыку - она то тревожила, то успокаивала. И отдельно - разрозненно и туманно - он видел, как на сцене какие-то старомодные люди ходили, пели, смеялись, ссорились… И вдруг в какую-то минуту он ясно увидел все - покосившуюся мельницу в снежной шапке, дальний лес, а вблизи на вытоптанном снегу стоят два человека, целясь друг в друга из пистолетов. Мгновенно это увиденное слилось с другим - лежащий у дерева Гончаров, его белое-белое лицо, по которому ползают муравьи… Потапов непроизвольно сжал руку жены.
- Да, он спел замечательно, - шепнула она.
В это время в оркестре нарастала тревожная музыка, она ширилась, взлетала все выше и выше и вдруг оборвалась страшным ударом выстрела.
Потапов вздрогнул. Один из стоящих в снегу упал, и тотчас занавес закрыл сцену. Потапов удивленно оглядывался на восторженно кричащий зал.
- Какой волшебный голос у Ленского. Верно? - спросила Лена.
- Да. Здорово… - рассеянно отозвался Потапов.
- Пойдем погуляем?
- Давай лучше посидим, - механически произнес Потапов, смотря в какую-то точку на еще трепетавшем занавесе.
И Лена покорно осталась сидеть. Она терпеливо молчала, потому что знала - Николай сейчас думает о своем, и то, о чем он думает, весьма далеко от этого зала…
Окаемов впервые смотрел спектакль в своем театре. Оперу он никогда не любил - ему просто захотелось попозже приехать в общежитие. Билетерша посадила его на свободное место в боковой ложе.
- Отсюда очень хорошо видно, - сказала она. - «Евгений Онегин» - наш лучший спектакль, и сегодня поет Соколов. Вам повезло, получите большое удовольствие…
Но никакого удовольствия Окаемов не получил. Наоборот, как только зазвучала задумчивая мелодия увертюры, Окаемов начал испытывать странное ощущение, понять которое он не мог. В этом чувстве необъяснимо сливались раздражение и страх. Когда открылся занавес, и со сцены хлынула веселая и в то же время грустная песня крестьян, и лица зрителей в зале от этой песни будто просветлели, Окаемова передернул озноб. Он оглянулся на сидевшего позади него седого человека, и тот, согласно кивнув головой, восторженно прошептал:
