— Музыку? — Она была огорошена.
— Да. Джо, помнишь няню Френсис?
— Няню Френсис? Нет. Кто это?
— Конечно, ты не можешь помнить, это было до тебя — когда я сломал ногу. Я хорошо помню, что она мне сказала. Что не надо торопиться убегать, сначала надо хорошенько посмотреть. Это сегодня со мной и случилось. Я больше не мог убегать, я должен был посмотреть. Джо, музыка — это самая замечательная вещь в мире.
— Но… но ты… ты всегда говорил…
— Знаю. Вот почему это и был такой ужасный шок. Я не говорю, что музыка прекрасна сейчас — но она могла бы быть прекрасна, если бы мы услышали ее такой, какой она должна быть! Отдельные куски в ней безобразны, это как на картине: видишь мазок серой краски, но отойди подальше, и увидишь, что это прелестная тень. Надо видеть в целом. Я по-прежнему считаю, что одна скрипка — безобразно, и пианино — это гадость, но в некотором роде может быть полезно. Но, Джо! О! Музыка могла бы быть так чудесна, я знаю!
Джо ошеломленно молчала. Теперь она понимала смысл его первых слов. На лице у него было странное отрешенное выражение, как у человека, охваченного религиозным экстазом. И ей было немного страшно. Обычно его лицо почти ничего не выражало — теперь оно выражало слишком многое. Пугающее и в то же время восхитительное — все зависит от угла зрения.
А он продолжал говорить не столько ей, сколько себе:
— Представляешь, было девять оркестров. В полном составе. Звук может быть великолепным, если он полный. Я не имею в виду громкость; тихий звук дает тебе еще больше. Но его должно быть достаточно. Не знаю, что они играли — наверное, ничего стоящего. Но это показало, что… что…
Взгляд ярких сверкающих глаз устремился на нее.
— Нужно так много всего знать, выучить. Я не хочу играть пьесы — только не это. Но я хочу все знать о каждом инструменте. Что он умеет, какие у него возможности, какие ограничения. И еще ноты. Есть ноты, которыми не пользуются, а надо бы. Я знаю, что они есть. Знаешь, Джо, на что сейчас похожа музыка? На крепкие нормандские[43] опоры в склепе Глостерского собора[44]. Она в самом своем начале. Он замолчал, мечтательно подавшись вперед.
— Послушай, а ты не свихнулся? — спросила Джо.
Она постаралась произнести это буднично, как бы между прочим, но на самом деле невольно оказалась захвачена его горячностью. А она-то всегда считала, что Вернон — этакий копуша, консервативный, полный предрассудков, лишенный воображения.
— Надо начинать учиться. Как можно скорее. О, это ужасно! Потеряно двадцать лет!
