— Да, — сказала она. — Я отравила тебя. Яд уже действует. Сейчас ты уже не сможешь встать с кресла, не сможешь двигаться…
Если б ей удалось продержать его в кресле хотя бы несколько минут!.. А! Что это? Шаги на тропинке. Скрип калитки. Вот шаги уже у самого дома. Открылась входная дверь.
— Ты не можешь двинуться с места, — властно повторила она.
Потом она промчалась мимо него, выскочила из комнаты и, почти теряя сознание, упала на руки Дика Виндифорда.
— Боже мой, Алике! — воскликнул он и обернулся к высокому здоровяку в полицейской форме: — Пойдите и посмотрите, что там происходит.
Он осторожно положил Алике на кушетку и склонился над ней.
— Маленькая моя, — проговорил он. — Моя бедная маленькая девочка. Что с тобой хотели сделать?
Веки ее затрепетали, а губы прошептали его имя…
Дик пришел в себя, когда полицейский тронул его за руку.
— Там ничего не происходит, сэр. Только… в кресле мужчина. Похоже, он…
— Что?
— Он… мертв, сэр.
Они оба вздрогнули, услышав голос Алике. Глаза ее все еще были закрыты, но она четко произнесла:
— И через несколько минут… он был мертв. — Словно цитировала чьи-то слова.
— Ну и ну, — раздраженно пробормотал Джордж Роулэнд, глядя на угрюмое серое здание, из которого он только что вышел.
Всем своим основательным солидным видом оно воплощало могущество Денег — и могущество это в лице Уильяма Роулэнда, дядюшки Джорджа, только что вполне определенно заявило о себе. Роулэнду-старшему потребовалось всего десять минут, чтобы молодой человек, которого ожидала блестящая карьера, наследник всех его богатств, стал одним из многочисленной армии безработных.
«Если я в этом костюмчике заявлюсь на биржу, они не дадут мне даже жалкого пособия по безработице, — мрачно подумал мистер Роулэнд. — А кропать сентиментальные стишки, пытаясь всучить их приличного вида прохожим „сколько сможете, леди!“ — я попросту не сумею».
Костюм Джорджа действительно являл собой истинный шедевр портновского искусства. Он был очень нарядным и при этом безупречно элегантным. Великолепие самого Соломона[21] с его лилиями померкло бы в соседстве с Джорджем. Но одежда не может прокормить человека — если он, конечно, не портной и не модельер. «Печально, но факт», — со вздохом констатировал мистер Роулэнд.
«И все из-за этой вчерашней дурацкой вечеринки», — мысленно с грустью добавил он.
Под «дурацкой вечеринкой» имелся в виду вчерашний бал в Ковент-Гарден[22]. Мистер Роулэнд вернулся с него несколько поздно — или слишком рано — честно говоря, он вообще не мог вспомнить, как он попал домой. Роджерс, дворецкий его дяди, был толковый малый и смог дать ему наутро исчерпывающие объяснения по этому поводу. Голова, раскалывающаяся от боли, и чашка крепкого чая… Появление на службе без пяти двенадцать вместо половины десятого предвещало катастрофу. Мистер Роулэнд-старший, который уже в течение двадцати четырех лет сквозь пальцы смотрел на проказы племянника, а теперь еще и платил ему жалованье (как и положено любимому родственнику), неожиданно прозрел, и все предстало перед ним в новом свете. Бессвязность ответов Джорджа (голова у него все еще отчаянно болела, будто ее сжимали каким-то чудовищным обручем средневековой инквизиции) неприятно поразила его благодетеля. В нескольких крепких выражениях Уильям Роулэнд отправил своего племянника плыть по воле житейских воли, а сам снова погрузился в отчеты о нефтяных промыслах Перу.
