— Ну что ты, дорогой, Глэдис на подобное неспособна. Она такая добросовестная, ты ведь знаешь.
— Да, да.
— Очень благоразумная девочка и очень прилежная, ты же сам мне говорил.
— Ну говорил! Она и была такой, пока не появился этот тип. И с тех пор ее просто подменили — рассеянная, нервная, словом, сама не своя.
Джорджина испустила глубокий вздох.
— Все девушки рано или поздно влюбляются, Генри, — сказала она. — Тут уж ничего не попишешь.
Мистер Морлей фыркнул:
— Пускай себе влюбляются! Но на работе это сказываться не должно! Она прежде всего мой секретарь! А у меня сегодня крайне тяжелый день! Несколько высокопоставленных особ сразу. Просто как нарочно!
— Да, да, Генри, конечно, понимаю, каково тебе. Кстати, что собой представляет этот твой новенький мальчик?
— На редкость бестолковый! Ни одной фамилии правильно назвать не умеет, а вдобавок еще и неуклюжий. Если не возьмется за ум, выставлю его вон и найму другого. Не понимаю, чему их в теперешних школах учат. Готовят каких-то недоумков. Где им запомнить что-то, если они даже не в состоянии понять, о чем им толкуешь.
Мистер Морлей взглянул на часы.
— Не знаю, как я управлюсь. Утро все забито, да еще эту Сейнсбери Сил надо куда-то втиснуть — у нее острая боль. Предложил ей пойти к Райли, так она и слышать не хочет.
— Еще бы, — верноподданническим тоном заметила Джорджина.
— Райли способный доктор… весьма способный. Разных дипломов у него уйма и методы лечения самые современные.
— Дипломы дипломами, а вот руки у него дрожат, — сказала мисс Морлей. — Не иначе как пьет.
Мистер Морлей засмеялся — к нему вернулось хорошее расположение духа.
— Перекусить приду в половине второго, как всегда.
2
В отеле «Савой»[2] мистер Эмбериотис, усмехаясь про себя, ковырял во рту зубочисткой.
Все складывается просто замечательно. Ему, как всегда, везет. Подумать только, всего несколько участливых слов, которые он ввернул этой глупой курице, — и такая награда! Недаром говорится: отпускай хлеб твой по водам[3]. Он всегда был добросердечен. Добросердечен и щедр! А впредь будет еще более щедрым. В его воображении рисовались сладостные картины благих деяний. Маленький Димитрий… И добряк Константопополус, бьющийся, чтобы сохранить свой ресторанчик… Какая приятная неожиданность для них…
Мистер Эмбериотис нечаянно задел зубочисткой больной зуб и поморщился. Радужные грезы слегка поблекли и уступили место сиюминутным заботам и тревогам. Мистер Эмбериотис осторожно потрогал зуб языком. Потом вынул записную книжку: 12.00, Квин-Шарлотт-стрит, 58.
