, птицы неизвестные орнитологам
[98], заполняли все уголки и закоулки, казалось, девственного леса. И среди разгула этой птичьей и растительной жизни Рода различила обшарпанный кухонный стол с пишущей машинкой, разбросанные по всему полу листки машинописного текста и миссис Оливер, — волосы у нее были в диком беспорядке, — поднимающуюся с расшатанного стула.
— Дорогая моя, как я рада вас видеть, — сказала миссис Оливер, протягивая руку, испачканную копиркой, и пытаясь второй рукой пригладить волосы — процедура совершенно бессмысленная.
Со стола упал задетый ее рукой бумажный кулек, и по всему полу запрыгали, покатились яблоки.
— Ничего, дорогая, не беспокойтесь, кто-нибудь их потом подберет.
Едва дыша Рода разогнулась с пятью яблоками в руках.
— О, спасибо. Не надо снова укладывать их в кулек, он, кажется, здорово порвался. Положите их на камин. Вот правильно. Теперь присаживайтесь. Давайте побеседуем.
Рода принесла еще один расшатанный стул и уставилась на хозяйку дома.
— Послушайте, мне ужасно не удобно. Не помешала ли я вам? — спросила Рода, затаив дыхание.
— И да и нет, — ответила миссис Оливер. — Как видите, я работаю. Но этот мой отвратительный финн совсем запутался. Он сделал какое-то страшное умное заключение о тарелке фасоли, а сейчас только что обнаружил смертельный яд в начинке из шалфея с луком для гуся на Михайлов день[99], а я как раз вспомнила, что фасоль к Михайлову дню уже не продают.
Захваченная интригующей возможностью стать свидетелем творческого процесса, Рода едва дыша произнесла:
— Она могла быть консервированной.
— Конечно, могла бы, — сказала миссис Оливер с сомнением. — Но это сильно нарушило бы весь замысел. Я вечно вру что-нибудь, когда мне нужно писать про сад или огород. Люди пишут мне, что цветы у меня в романах рассажены совсем неправильно — как будто это имеет значение, — во всяком случае в лондонских магазинах они чувствуют себя отлично — в букетах.
— Конечно, не имеет значения, — преданно глядя на миссис Оливер, сказала Рода. — О, миссис Оливер, должно быть, так здорово быть писателем.
Миссис Оливер потерла лоб пальцем, перепачканным копиркой, и спросила:
— Почему же?
— Ну-ну… — сказала Рода, немного опешив. — Потому, что это должно быть… Должно быть замечательно, так просто сесть и написать целую книжку.
— Это происходит не совсем так, — сказала миссис Оливер. — Приходится даже думать, знаете. А думать всегда утомительно. Надо выстроить сюжет. А потом то и дело застреваешь, и кажется, что никогда не выберешься из этой путаницы, но выбираешься! Писать книжки не ахти какое удовольствие. Это тяжелая работа, как и всякая другая.
