Наш лючжэньский Зубодер Юй высоко вскидывал свои щипцы и кричал, что готов показать, что такое любовь и ненависть и стать революционным зубодером: выдрать классовым врагам все их здоровые зубы, а братьям и сестрам по классу — только порченые.
Наш лючжэньский Портной Чжан с кожаным сантиметром на шее кричал, что готов стать трезвым революционным портным: шить братьям и сестрам по классу самую красивую на свете одежду, а классовым врагам — самую отвратную на свете погребальную одежду, ой нет! не так! самые жуткие саваны — сущую рвань!
Наш лючжэньский Мороженщик Ван, таща свой ларь, кричал, что готов стать революционным мороженщиком и продавать самые стойкие эскимо. Он выкрикивал лозунги, перемежая их призывами покупать его мороженое: «Продается только братьям и сестрам! Классовым врагам не продается!» Мороженое из ларя расходилось, как горячие пирожки — каждое проданное эскимо было все равно что партбилет, и Мороженщик орал: «Налетай! Все, кто покупает мое мороженое, — братья и сестры! Все, кто не покупает мое мороженое, — классовые враги!»
Двое наших лючжэньских точильщиков Гуаней высоко вскидывали ножницы и голосили, что готовы стать революционными точильщиками: отрезать к чертовой матери классовым врагам все их хозяйство. Едва старший Гуань успел произнести эти слова, как меньшой Гуань почувствовал, что не может больше терпеть и, выкрикивая «отрезать! отрезать! отрезать! хозяйство! хозяйство! хозяйство!» кинулся из толпы. Там он прислонился к стене, расстегнул портки и полил стену.
Впереди колонны шел высокий и статный Сун Фаньпин. В вытянутых руках он держал огромный красный флаг, размером с две простыни, а то, пожалуй, и с две простыни с наволочками. Красный флаг Сун Фаньпина трепетал на ветру, и его полотнище было похоже на кипящие волны. Сун Фаньпин шел, будто вскинув вверх шмат бурлящей воды. Его белая майка уже намокла от пота, и мышцы у него на плечах и предплечьях играли, как бельчата. По его раскрасневшемуся лицу от волнения бежал пот, а глаза горели, как молнии в небе. Увидев Ли с Сун Ганом, он громко прокричал им:
— Сыновья, а ну подойдите!
В тот момент малолетний Ли, обняв телеграфный столб, с любопытством выяснял у окружающих, почему Тетка Су сказала: «Грех-то какой…» Заслышав крик Сун Фаньпина, он тут же бросил свой столб и вместе с братом ринулся вперед. Дети с двух сторон вцепились в белую майку отца, и он опустил древко флага вниз, чтобы они тоже могли за него ухватиться. Руки мальчишек легли на древко самого большого красного флага во всей Лючжэни, и они пошли во главе самой длинной колонны демонстрантов. Сун Фаньпин размашистым шагом топал вперед, а братья бежали сбоку, и куча других детей, захлебываясь слюнями от зависти, семенила следом, продираясь сквозь уличную толпу. И те трое школьников с улыбками идиотов, с жалким видом бежали за ними следом вместе с другими. Братья неслись, задыхаясь, за отцом, как шавки за слоном. От этой гонки у них горело горло, щипало в глазах. Когда они добежали до моста, Сун Фаньпин наконец остановился, а за ним встала вся колонна.
