Первое время после потери мужа Ли Лань немного повредилась в рассудке. Потом, когда понемногу начала приходить в себя, не горевала, не гневалась, а только стыдилась. Тогда бабка Бритого Ли приехала из деревни присматривать за ним и за его матерью, и Ли Лань три месяца, что длился ее декрет, не выходила из дома. Даже не хотела подходить к окну, потому что боялась, что ее кто-нибудь увидит. Когда закончился декретный отпуск, Ли Лань должна была вернуться на шелковую фабрику. В тот день она была белее мела, дрожащей рукой открыла дверь комнаты и с ужасом, словно прыгала в котел с кипящим маслом, перешагнула порог. Неизвестно как осилив это, Ли Лань, дрожа, пошла по улице, опустив голову на грудь. Она жалась к обочине, ей казалось, будто люди только и делают, что пронизывают ее своими взглядами, как иглами. Какой-то знакомый окликнул ее, и Ли Лань, словно получив пулю, затрепетала всем телом, чуть не повалившись на землю. Бог знает, как она добралась до фабрики, как проработала целый день за станком и сумела вернуться по улицам поселка домой. С тех самых пор она стала совсем тихой и даже дома за закрытыми дверьми, наедине с матерью и сыном, говорила очень мало.
Уже младенцем Бритый Ли ловил на себе косые взгляды. Когда бабка выходила с ним на улицу, кто-нибудь непременно показывал на них пальцем, а некоторые специально прибегали поглазеть на ребенка, словно на заморскую диковину. Они говорили много гадкого: что Бритый Ли — сын того самого, который подглядывал в нужнике, упал в сточную канаву и захлебнулся насмерть… Часто они даже чего-нибудь не договаривали и выходило так, будто это младенец подглядывал в нужнике. Они говорили, что маленький гаденыш — точь-в-точь его отец, вольно или невольно забывая сказать «лицом»; так прямо и говорили «точь-в-точь его отец». От этих слов бабка Ли покрывалась красными пятнами. Она перестала выходить с мальчиком на улицу, а только иногда, взяв его на руки, вставала у окна, чтобы он чуть-чуть позагорал хотя бы через стекло. Когда кто-нибудь из прохожих вытягивал шею и заглядывал в окно, она тут же быстро отходила в сторону. Так и рос этот мальчишка, лишенный солнечного света, день за днем проводя в сумраке комнат. На лице у него не было румянца, какой бывает обычно у маленьких детей, и щеки у него не были такими пухлыми, как у других.
Ли Лань мучилась приступами мигрени, и ее плотно сжатые зубы выводили порой дробь. С тех пор как с позором умер муж, Ли Лань больше ни разу не подняла головы посмотреть в глаза людям и ни разу не закричала. Страшная боль заставляла ее тихонько скрежетать зубами, и лишь во сне она издавала порой слабые стоны. Когда Ли Лань брала сына на руки, то, глядя на его бледное личико и тонкие ручки, начинала плакать. Ей никак недоставало смелости вынести его на яркое солнце.
