Опустив отца Бритого Ли, Сун Фаньпин подошел к колодцу, зачерпнул воды и омылся. Стоял май месяц, и потому, когда холодная колодезная вода потекла ему по шее за воротник, Сун Фаньпина пробил озноб. Смыв всю пакость с волос и тела, он обернулся и глянул на Ли Лань: у той на лице застыло совершенно безумное выражение, которое заставило Сун Фаньпина задержаться и омыть колодезной водой отца Бритого Ли. Он ополоснул несколько раз труп и взглянул на Ли Лань. Увидев ее лицо, он покачал головой, одним махом поднял мертвое тело, подошел к дверям (стоявшая у порога Ли Лань по-прежнему не двигалась) и боком внес мертвеца в комнату.
Сун Фаньпин увидел, что на подушках, на простыни и на одеяле был вышит большой красный иероглиф «двойное счастье»* — шрам прошедшей свадьбы. Сжимая мертвое тело, он поколебался секунду и положил его не на пол, а на ту самую свадебную постель. А когда выходил из дома, Ли Лань все еще стояла, опершись на косяк, вокруг гудела толпа народа. У всех лица были, словно у зевак в балагане, и Сун Фаньпин тихонько шепнул Ли Лань, чтобы она поскорей шла к себе и прикрыла двери. Она, словно бы не слыша его слов, даже головы не повернула к нему. Ли Лань стояла, словно одеревенев. Сун Фаньпин, покивав головой, вышел как был, мокрым, к людям. Толпа, завидев его, расступилась, словно он был все еще покрыт нечистотами. Люди отбегали в смятении, поэтому кому-то снова оттоптали ботинки, а некоторых женщин успели под шумок полапать. От холодной колодезной воды Сун Фаньпин начал чихать. Продолжая чихать, он вышел из переулка на большую улицу. Тогда люди снова обступили дом и продолжили как ни в чем не бывало пялиться на Ли Лань.
Тут тело Ли Лань медленно соскользнуло вниз по косяку, а ее одеревеневшее лицо исказила гримаса. Она упала, раскинув ноги, пальцами скребя землю, словно хотела покрепче вцепиться в нее. Ее лоб покрылся испариной, она выкатила глаза и напряженно смотрела в толпу, не произнося ни слова. Кто-то заметил, что ее штаны окрасились вытекавшей изнутри кровью.
— Смотрите, смотрите, да у нее кровь! — завопил от ужаса кто-то.
И тут одна рожавшая женщина, поняв, что происходит, закричала:
— Она рожает!
После того как Ли Лань родила Бритого Ли, она начала мучиться бесконечными головными болями. Докуда хватало памяти ее сына, он помнил, что мать всегда ходила в платочке, словно крестьянская баба на страдном поле. Постоянная тупая боль и внезапно накатывавшие приступы заставляли мать плакать. Она часто стучала пальцами по своей голове с таким звуком, что порой он походил на стук деревянной рыбы в храме*.
