Медсестричка, не привыкшая к подобным променадам и хлебнувшая экстрима этой ночью, заснула как бы не раньше, чем расшнуровала ботинки. Свернулась калачиком на нарубленном неподалеку лапнике, да так и замерла. Ее, уже спящую, накрыл своей шинелью запасливый Матвей Синельников, прежде чем сам отрубился. Остальные офицеры тоже недолго боролись с объятиями Морфея, да и бойцы, свободные от дежурства, помня старую солдатскую привычку дрыхнуть, как только выпадет возможность, быстро последовали их примеру.
Унтер, командовавший дежурной «пятеркой», заверил, что ночью он отлично выспался и отдохнул, поэтому командир может пару часов спокойно поспать. Во вранье товарищ до сих пор замечен не был, поэтому, проинструктировав еще раз на всевозможные случаи вплоть до нового Потопа и падения астероида в непосредственной близости с последующим вторжением инопланетян, отправился в укромное местечко поблизости посмотреть свой любимый сон – сериал про черного кота и рыженькую кошечку Дашу…
Проснулся от солнечного лучика, ярко светящего даже через сомкнутые веки. Первым делом проверил посты, которые все как один доложили, что все тихо да спокойно и ни одна живая тварь размером больше кукушки замечена не была. Ладно, пока все еще спят, подводим итоги.
За ночь в общей сложности мы успели отмотать всего верст пять-шесть от Ново-Георгиевска, что гораздо меньше одного дневного перехода. Это, значит, – раз.
С уверенностью в девяносто девять процентов можно предположить, что после наших развлечений в крепости гансы выставят заслоны на всех дорогах, дорожках и тропинках. А в дополнение к этому будут прочесывать все леса и рощи, не жалея времени и сил. А своих зольдатенов вдохновят какими-нибудь железными крестами за головы пойманных или убитых русских «бандитов», обидевших кайзера и уменьшивших поголовье германских генералов на две или три единицы. Это, значит, – два.
Совершать марши в привычном для нас темпе мы не можем, поскольку в группе четыре «пассажира». Это – три.
И из них самый проблематичный – медсестричка. Вон, до сих пор дрыхнет без задних ног, умаялась за ночь… Тут же получаю очередное доказательство материальности мыслей. Барышня, щурясь спросонья от яркого солнца, вылезает из-под березовых веток, оглядывается вокруг и, увидев неподалеку ответственного и виноватого за все бедствия в моем лице, спешит пожаловаться на тяготы и лишения походной жизни. Однако процесс протекает мирно, сопровождаясь смущенным румянцем на щеках.
