- Пущай ночует - места много. - Бабка, наклонив голову набок, оглядела мальчишкины лохмотья. - А грязищи-то на нем! Куда я тебя положу? У тебя, небось, вшей больше, чем волос на головушке?
- Не считал, - проворчал мальчишка.
Егоров ушел. Мальчишка слышал, как в коридоре он сказал бабке:
- Покорми мальца… Голодный он, в чем душа держится.
Бабка долго шарила рукой в печи. Огромная двурукая тень двигала по стене локтями.
На столе, в который намертво въелась старая порезанная во многих местах клеенка, появилась начатая краюха ржаного хлеба, алюминиевая чашка с гречневой кашей, поллитровая кринка молока.
- Поешь, сынок.
Мальчишка, проглотив слюну, посмотрел поверх чашки на затемненное окно.
- Убегу. Ночью, - хрипло сказал он. - Пусть сам, коли хочет, едет на товарняке в Бологое.
- Мне-то что? Беги. - Бабка, кряхтя взобралась на скамейку, потом на треснувший посредине чурбан и скрылась на печи за колыхающейся ситцевой занавеской. Скоро оттуда шлепнулась на пол фуфайка, немного погодя - рваная овчина.
- Укройся, не то замерзнешь под утро, - сказала бабка. - Да гаси свет. Неча попусту керосин жечь.
Мальчишка, кося голодным глазом на хлеб и кашу, встал на табуретку и, зажмурив глаза, дунул на закоптелое ламповое стекло.
Не раздеваясь, даже не сняв пилотку, зарылся в пахнущую дымом овчину. Под печкой заскреблась мышь. Есть хотелось все сильнее. Почему он отказался? Этого мальчишка и сам не мог понять. Скорей бы бабка заснула… Краем глаза он видел на столе миску с кашей. Узенький лучик от лампадки рассек краюху хлеба пополам. Бабка захрапела. Мальчишка встал. Огляделся. Скрипнула половица под ногой, большая белая кошка недовольно посмотрела на него желтыми круглыми глазами. Бабка не проснулась, и тогда, осторожно переставляя ноги в тяжелых башмаках, он пошел к печке. Чугунок с кашей стоял рядом с заслонкой. Тихонько подтащив к краю, мальчишка жадно запустил в него грязную руку…
Утром он даже не пошевелился, когда встала бабка. Лежал на фуфайке лицом вниз, и худая спина его тяжело поднималась и опускалась. Петровна потрогала лоб: горячий!
- Простыл, сынок? - спросила она. Мальчишка перевернулся на спину, сел. Глаза его широко раскрылись, но он не видел бабку.
- Ангел! Ангел! - выкрикнул он. - Не надо… Ножик! Убери ножик!
- Господи помилуй, - сказала бабка. - Захворал.
Она переложила мальчишку на кровать, накрыла одеялом, под голову подсунула подушку.
Осунувшийся, большеголовый, лежал мальчишка на кровати и угрюмо смотрел на потолок, где устроились на зимовку мухи. Он даже не повернул головы, когда в избу пришел хромой милиционер Егоров. Немецкая алюминиевая цепочка от нагана билась при каждом шаге о залепленный грязью сапог.
