Из этих сыщиков-одиночек только одному Иоханнесу удалось впоследствии изловить настоящего конокрада. Он так жахнул вора по ноге, что тот с криком упал и больше не поднялся. Иоханнес знал, что, если б он попросту передал его жандармам, угон лошадей не прекратился бы. Жандарм по лености не стал бы мурыжить вора до такой степени, чтоб тот назвал сообщников. Хозяин Вил-лаку действовал наверняка: вытащил из-за пояса острый нож и пообещал напрочь отрезать грабителю ногу, если тот не выдаст шайку. Конокрад в страхе все и выложил — знать, тоже слыхал, что здешние хозяева шутить не любят. Даже деревню на берегу Чудского назвал, и причал, с которого лошадей увозили в Россию.
Иоханнес прославился на всю волость. Ява считала, что всему их роду свыше предопределен венок славы. Одна беда, что о большинстве из них говорили плохо, а хорошо только о некоторых.
Благодаря Иоханнесу хозяева Медной деревни вновь обрели по ночам покой и могли отдыхать от дневной усталости. Слышно было, что конокрадов отправили по этапу в Сибирь. Кто знает, хватит ли у них дней жизни на то, чтобы отбыть срок наказания? Но если кто и дождется свободы, то — надеялись все — едва ли этот замаянный сын рода человеческого сможет предпринять столь далекий путь и дотащить свое бренное тело домой.
Иоханнесу нечего было бояться, что кто-нибудь занесет когда-либо над его головой топор для мести.
Интересно, было ли что-нибудь сказано в договоре на покупку Виллаку по поводу Россаского болота?
Якоб не был ни фарисеем, ни тупым рабочим волом, чтобы считать собственный удельный вес в этом мире вовсе уж ничтожным. Он тягался с коварной судьбой и не так легко поддавался обстоятельствам. Разве такой человек, как он, не был достоин того, чтобы и ему привалило то, что все называют счастьем?
Жизнь станет бесцветной, если из года в год будешь надеяться только на цепкость собственных рук.
Не каждый мужик строит дом, не у каждого хватает упорства и силы, начав с фундамента, вытесать стеньг, прорубить окна, подвесить двери на петли, покрыть крышу, заткнуть щели — и все сделать продуманно, дабы и у семьи, и у скотины было свое место и ложе. Большинство не обладают такой предприимчивостью, чтобы наряду с работой в поле разбить плодовый сад. Для каждой яблони пришлось вырыть лунку, большую, как болотная ямина. Юстина, изнуренная работой, и та начала ворчать, когда они без конца копали и копали, до тех пор, покуда сами не исчезли за кучами земли. Якоб любил основательность. Усталость свою человек преодолеет, и в измученное тело вольются новые силы. А какая польза от посадок, если через несколько лет яблоня начнет чахнуть? Под корни каждого саженца была положена толстая жирная подушка — навоз пополам с торфом. Навоз они вывезли из хлева на лошади, а с торфом пришлось повозиться. В самые сухие дни середины лета, вымотанные солнечным зноем, стояли они в темной яме и острой лопаткой резали вязкие комья на чурбачки, затем относили их в сторону, где складывали в кучу. Даже в самое малодождливое время на телеге было не добраться до болота. Приходилось дожидаться зимы. От осенних дождей верхний слой торфяных куч намокал, мороз образовывал на них корку, и тут без лома было не обойтись. Сколько труда пришлось положить, прежде чем удавалось накидать комья на сани. За короткий день они успевали вывезти с болота лишь несколько возов чурбачков и сложить их за домом. Упаси бог, въезжая в заваленный снегом сад, случайно потянуть не за ту вожжу — сосредоточенный и острый глаз хозяина умел разглядеть, под какими сугробами прячутся лунки для саженцев и где земля достаточно твердая, чтобы лошадь не оступилась и не сломала себе ногу. Не раз полозья саней скользили через пустоту, в таких случаях надо было подбежать и подпереть воз плечом, чтобы не случилось худшего. После пот так и катился по спине — кто не рискует, тот лишь на банном полке может разогреть свое тело.
