Давно уже затянулась рана на голове, но Ивон, который когда-то славился своей силой, был слабее малого ребенка. Пока он лежал или сидел, все вроде бы было в порядке. Но стоило ему, опираясь на руку Лебика, дойти хотя бы до стола, как он чувствовал слабость и головокружение, не позволявшие ему сделать ни шагу.
Лоретта сначала жалела молодого человека, но мало-помалу в ее сердце закралось совсем иное чувство. Она с ужасом думала о том, что Ивон должен будет оставить ее дом.
Лебик был все таким же. Ел за двоих, а по ночам храпел на весь дом.
— Ай-ай-ай, — повторял он, — из-за какой-то шишки на голове у него совсем не осталось сил, прямо как тряпка весь!
И верзила разражался своим дурацким хохотом.
— Скоро весна, — кротко заметила Лоретта, — и к нашему больному вернутся силы.
В глубине души она боялась, что силы вернутся настолько, что он уйдет.
Лебик возмущался:
— Вот уже семь месяцев прошло, а он все еще выздоравливает! Разве у него нет семьи, что он сидит на шее у добрых людей? Хорошую же находку я сделал!
Потом он добавлял со своим смехом:
— Чего доброго, не влюблен ли он в вас?
Лоретта склоняла свою головку над пяльцами и спрашивала дрожащим голоском:
— Он говорил с тобой обо мне?
— Он спрашивает только о том, как он очутился здесь.
— Так отчего же тебе в голову приходят подобные мысли?
— Именно из-за этого.
Между молодыми людьми установились дружеские и доверительные отношения. Ничего не говоря о подробностях своего замужества, Лоретта рассказала о Сюрко и его внезапной смерти. Рассказала также о страхе, испытанном ею, когда она вообразила, что в доме кто-то ходит по ночам.
Этот рассказ напомнил Ивону таинственный шум, слышанный им, когда к нему только вернулось сознание. Он припомнил также странный сон вдовы, от которого он не мог ее пробудить. Тут было над чем поразмыслить…
Однажды, когда Лоретта усаживала больного в кресло у окна, под слабые лучи зимнего солнца, Ивон схватил маленькую ручку и поцеловал ее. Лоретта вся вспыхнула.
— Господин Ивон! — воскликнула она.
— Два составляют пару, — сказал больной.
Вдова открыла удивленные глаза.
— Как два? А когда же был первый?
— Во сне!
— Ну на это я не могу обижаться. Я не настолько строга, чтобы требовать от вас объяснения за сны.
— Но ведь это не я спал во время первого поцелуя, — возразил Бералек.
Щеки Лоретты покрылись ярким румянцем.
— Стало быть, это я спала? — спросила она.
— Если вы обещаете не слишком сердиться на меня, то, так и быть, я вам исповедуюсь в этом тяжком грехе!
