После той страшной бомбежки, когда Степана выбросило из окопа и обрушило на него груду земли, камней, бревен с частями тел человеческих, пролежал он более пяти месяцев в разных госпиталях. Собрали, подлечили насколько удалось, но контузия не отступала, то и дело напоминала о себе, опустошала память Степана. Но одно событие короткой фронтовой жизни врезалось в ум его накрепко и знал, чувствовал Степан, что останется оно с ним, сколько жить суждено, до гробовой доски.
Степан задремал, не хотел просыпаться. С тех пор, как распух его мозг, Степан не видел нормальных слов, несвязанные картины прошлого стали для него зрелищем невыносимым. Старался остановить он этот кошмар, но всякий раз от напряжения такого бросало его то в жар, то в холод. Степан страдал и надеялся, и вот теперь воскресшие в памяти звуки той трубочки музыкальной лечили его разум.
Степан на секунду пришел в себя. По лицу его струйками стекал холодный пот, силы покидали солдата. Степан свалился с пенька, растянулся на пожухлом можжевельнике. От оврага крепко пахло грибной сыростью, перегнившими листьями, мокрой древесной корой. Полкан, виляя хвостом, носился над хозяином, то и дело прикладываясь к лицу Степана, слизывая струйки холодного пота. Смеркалось. Очнулся Степан… Память постепенно возвращалась.
— Однако жив еще, — подумал он, едва пошевелив губами. От непогашенного окурка дымилась, горела местами сухая поросль. Бесчувственными ладонями Степан погасил пламя, приподнялся, опираясь на костыль.
— Ну, веди, лохматый, в дом родной, чай недалече уж.
Степан не узнавал родных мест. Всего-то год с небольшим не был он в своих краях, а деревня его без мужиков заросла, будто заброшенное кладбище, приземистые хаты с темными окнами, без видимых признаков жизни напоминали гробы. Где-то у речки на заболоченной пойме тревожно орала лешачья птица-выпь, да собаки дворовые перекликались с дикой стаей своих сородичей, выли будто волки.
Степан стоял у частокола, не решаясь тронуть ограду. Возле дома на рвани лоскутного одеяла сушилось просо, висели кринки на кольях плетня, сорокаведерное каменное корыто посреди двора, журавль колодца. Все так знакомо, будто и не было этих страшных полутора лет. Однако же, в какой-то момент почудилось Степану, что остановился он у чужого двора. Какой-то мальчонка обрубал сучья березы, распластавшейся через весь двор. Полкан своим собачьим умом никак не мог понять почему хозяин не торопится в дом.
