Нас разделяло уже не больше пяти шагов. Пятясь, я вжался спиной в куст. Мои руки шарили в поисках хоть какого-нибудь оружия, но находили одни только мягкие, податливые ягоды. Их сок обжигал мне ладони. Тонкий, как шило, кончик ножа опустился вниз и немного отклонился назад. Подземник метил мне в пах.
И в этот момент я, не размахиваясь, плеснул ему прямо в глаза горсть едкого розового сиропа. Он зарычал, схватившись левой рукой за лицо, пригнулся и вслепую нанес резкий колющий удар. Но я двумя прыжками уже достиг гребня холма и кувырком покатился вниз.
Ночь я провел под кустом, свернувшись калачиком, как бездомная собака. Да и куда мне было теперь идти? Вернуться к шалашу? Но там, наверное, уже вовсю хозяйничает огонь. Бежать к дубу? Вряд ли он примет меня после всего, что случилось вчера. Прямо скажем — невеселые делишки. Как там говорила Ева: «Ведь ты же не знаешь, как это плохо, когда ты совсем-совсем один…» Теперь я знаю…
На рассвете я направился к реке. С собой у меня ничего не было. Ни галстука, ни зажигалки. Единственное, что еще могло напомнить мне о родном мире, было желтое пятно увядшей травы.
Небо было мутным от дыма. Запах гари за ночь усилился. Обгоняя меня, промчалось стадо козочек. Быстро проползла зеленая, толстая, как пожарный рукав, змея. Похожая на индюка птица гнала перед собой суетливый, громко пищащий выводок.
Я напился из реки, кое-как вымыл лицо и остался сидеть на берегу, тупо глядя на рыб, которые, копнув носом ил, ловили что-то в быстро исчезающих облачках мути.
Расслабляющая, дремотная апатия овладела мной. Не хотелось ни шевелиться, ни дышать, ни думать. Как прекрасно было бы вечно сидеть вот так, без забот и желаний, грезить наяву, отрешенно созерцать ленивое движение рыб, мерное покачивание камыша, тени облаков на воде. Только бы забыться, только бы не вспоминать ни о чем: ни о приближающемся пожаре, ни о холмике сырой земли возле разрушенного шалаша, ни о коротком, захлебывающемся вскрике Авеля, ни о жутких ухмылках подземников.
Я понимал, что потерпел поражение, и сейчас у меня не было ни сил, ни желания продолжать борьбу. Кто я теперь? Полководец без армии? Король без подданных? Пророк без учеников? Голый, безоружный, слабосильный человечишко, со всех сторон окруженный врагами. Интересно, кто первый доберется до меня — огонь, волки или подземники?
Внезапно колеблющееся отражение милого измученного лица легло на поверхность реки рядом с плоским закопченным блином моей физиономии. Длинные пряди светлых волос коснулись воды. Несколько долгих минут длилось молчание, потом я забормотал что-то о нелепой случайности, о своих добрых намерениях, о непредвиденном стечении обстоятельств. Я просил прощения и тут же принимался доказывать, что прощать меня нельзя.
