Карпухин неловко затянулся и, откашлявшись, буркнул: " Ну, все, попали..."; окружающие капитана полиции понимающе молчали, стараясь не смотреть на лежащее перед ними тело - Степан Фомич Шурыгин уже превратился в объект преступления, расследование которого станет настоящим кошмаром для всех.
А ведь еще только вчера тело это проявляло буквально истерическую активность и свободолюбие, вызывая в открытых и чистых душах лучанцев бурные и очень разные эмоциональные отклики - от веселого непонимания до глухого раздражения. Но ничего удивительного - горячий Сумасшедший День в российской провинции бескомпромиссно выжигает все преграды на пути к Абсолютной Свободе и Всеобщему Единению совместно празднующих и совместно марширующих городских жителей и их гостей. И никакого чувства неловкости или сомнения (они придут завтра), только радость и единодушие, надежно подпертые столь редкой в России толерантностью провинциальных служб Сил и Порядка.
Карпухин задрал голову вверх на крышу греческого храма, откуда вчера Степан Фомич громким и противным голосом, перекрывая все громкоговорители, установленные на праздновании Дня Города на центральной площади Лучан, визжал о непонятных и ненужных лучановскому населению западных ценностях. О полной отмене смертной казни в России, свободе слова в Лучановском вестнике, смене какой-то парадигмы в Лучановской городской Думе и даже к стыдливому недоумению лучановцев - о праве каждого из них заниматься черте чем, в смысле - однополым сексом и однополым браком, а вы о чем подумали?
Карпухин закашлялся, пытаясь подавить свой смех, вспомнив, как побагровел лучановский мэр Аркадий Николаевич Варенец, сначала горделиво поглядывавший на своего старого друга Степана Фомича и едва заметно кивавший его политическим лозунгам о казни и парадигме, но затем, услышавший о черте чем, бесцеремонно гаркнувший толерантным полицейским: "Да снимите вы этого старого дурака оттуда!".
Глухой смех продолжал клокотать в усталой груди Карпухина и в ответ на яркие воспоминания об активных боевых действиях его подчиненных по снятию лучановского Сноудена с крыши Городской Администрации. Но Степан Фомич оказался не менее предусмотрительным, чем его знаменитый американский образец - свою левую ногу он цепью приковал к металлическому штырю, на котором гордо вился флаг нашей любимой Родины. И сверху ко всем шествующим и единяющимся беспрепятственно и громко неслись странные речи:
