Ты вся скривилась, замахала руками, говоря одними только губами: «Давай быстрее, опаздываем, твою мать!»
– Сергеев, вы меня там хорошо слышите? – усталый голос заволновался.
– Слышу, да, слышу, но…
– В общем, давайте… если вы любите свою страну, приходите. Высоцкий вот. Ну конечно, он сейчас бы был с нами! Наш канал устраивал бы ему прямые эфиры хоть каждую неделю. Никто бы его не запрещал. Понимаете? У нас вон какие марафоны проходят! Кто только не выступает! И Шахрин, и Галанин, и Чичерина! А что Высоцкий не с ними, что ли?! И Высоцкий был бы с нами, и Янка с Егором Летовым. Понимаете? Вы же все понимаете? И «Агата Кристи» выступала бы, если бы второй братец таким мерзким образом не сделался предателем родины. Так давайте сделаем об этом передачу! Пусть наш народ знает, что все иконы русского рока с нашим курсом, с нашим президентом, с нашими надеждами и взглядами. Пока мы с вами будем на заднице сидеть, либералы захватят все! Все платформы, контексты и коды, сцены, кафедры и… и в церквях плясать станет штампом, общим местом, вот так-то! Вы же человек верующий? Станет можно, поймите! Навалят, ох навалят нам навальнята по кучке дерьма под нос каждому, дорогой мой.
Слушая этот революционный теперь уже голос, не голос, а набат, я приперся в большую комнату в поисках джинсов. И как-то машинально обронил, перебив вербовщицу:
– Вы понимаете, что эти люди умерли?.. Что вы вообще такое говорите, а?.. Они умерли… Что вы несете?!
Хозяйка голоса, казалось, выхватила из нагрудного кармана маузер и приставила его к трубке, чтобы отстрелить мне губы и язык:
– Умерли? Умерли, говорите? Поэтому вы в каждом интервью их цитируете? Поэтому они покоя вам не дают? Поэтому вы все выясняете, разбираетесь, копаетесь в их жизнях? Вот будьте уверены, что вся страна копается! Вся страна хочет подробностей! Вся страна ждет, что ей скажут – песня «Перемен» была вовсе не про то! Вот не про то! А про другое! Про перемены в духовной, во внутренней жизни самого лирического героя! Понимаете?! А местоимение «наши», «требуют наши сердца» – он использовал, потому что стеснительным был! Ему скромность его не позволяла спеть, что перемен требует мое сердце, вот так! А еще он понимал, что с народом надо быть. Надо от лица его говорить. И никакого бунтарства. Расчет и скромность, непонимающий вы. Скромность и здравый расчет… Ставка на народ, на нацию.
Я слушал ее и рассматривал корешки своих книг в шкафу. Мирча Элиаде, Саша Соколов, Кастанеда, Мережковский, Кафка… Беседин! Платон Беседин, «Книга греха».
