Дом большой, комнат много, у нее целый день ушел на то, чтобы пропылесосить все ковры и перемыть полы. Жалко было засохшие, мертвые комнатные растения, которые она вынесла из дома, размочила землю, из которой они торчали, водой, вычистила горшки, запланировав в самое ближайшее время заполнить их новыми растениями. Цветы в доме — это жизнь.
И только когда все дела были сделаны и она заварила себе кофе, вот тогда позволила себе достать коробку и вскрыть ее.
Захаров не мог знать о том, что у нее есть дети. Не мог. Слишком много времени и сил было ею потрачено на то, чтобы он ни о чем не догадался. Дети были Катины, и точка. И только человек неравнодушный, который очень-очень хотел ее найти и который обратился наверняка к самому лучшему сыщику или детективу, вычислил Катю. Нет, про детей он, конечно же, тоже ничего не знает. Но Катя для него — ниточка, ведущая к ней, к Зое.
А что, если это Убейконь с его деньжищами? Идиот! Думает, что за деньги можно купить все и всех. Что ж, поспорить бы с ним не мешало. На миллион евро, к примеру.
Она дрожащими руками разорвала оберточную бумагу, открыла коробку и увидела там брошь. Удивительную, уникальную, фантастическую! Брошь размером с мизинец представляла собой маску. Узкая, наподобие карнавальной маски из витого золота, усыпанная, возможно, бриллиантами, а в прорезях глаза. На белой эмали один глаз синий, другой — черный…
Она заплакала. От счастья и одновременно от горя, что они не встретились. Эта маска с разными глазами — нежный привет от Шорохоффа. Ну и записка, конечно.
«Зоя, я скучаю». И номер телефона.
— Потом, — она закрыла глаза и приложила записку к губам. — Потом, милый.
Она спрятала свои сокровища обратно в коробку и сунула под подушку.
Дети! Ей не верилось, что она уже очень скоро увидит своих мальчиков. Что они появятся здесь, в этом доме, будут бегать в лесу, она услышит их смех.
Сколько же времени прошло с тех пор, как она забеременела Максом? Пять лет! Максу четыре, Женечке — два. Светловолосые ангелочки. Они и ведать не ведают, что именно они и ее любовь к их отцу придают ей силы и что все, что она делает, абсолютно все работает на них. Конечно, когда они вырастут и начнут понимать жизнь взрослых, то многое из поведения и образа жизни их матери покажется им не очень-то достойным, но у них всегда останется право выбора, и только они будут решать, правильно ли она поступила, могла ли поступить иначе. Стриптизерша, танцовщица — вряд ли можно гордиться такой матерью. Но ведь это было только самое начало. Оценят ли они то, чего она достигла сама, своими мозгами и талантом? Или же она так и останется для них стриптизершей? Сейчас, когда за плечами уже был большой отрезок жизни, которым она могла бы гордиться, она слабо, но все же надеялась, что они простят ее за прошлое. За то, чем ей пришлось заниматься до той поры, когда она научилась зарабатывать деньги иным способом.
