И рухнул образ девушки, в который он поверил. Какая там Лунная соната! Катенька была обыкновенной барышней, скорее неумной, с кокетливым жеманством, и будничными интересами.
Жестоко страдая, он приходил туда и вслушивался в Катенькины разговоры, смотрел на Катеньку, прощался, с сомнениями приходил опять. Так продолжалось до весны. Затем он как отрезал - перестал бывать у них.
Сейчас, много лет спустя, сама она и вся семья библиотекаря ему представились в каком-то новом свете. Простая русская хлебосольная семья. Под Новый год они - полувсерьез - затеяли гаданье. Катенька сидела за роялем, играла модную пьесу, путаясь почти на каждом такте. Ее лицо, казавшееся в тот момент одухотворенно тонким, вдруг сверкнуло улыбкой. Она повернулась к Лисицыну: «А знаете, я сегодня пирожные… только в вашу честь… вместе с кухаркой пекла! Бисквит и шоколад, растертый на желтках. Посмотрите, как я умею!..»
Тогда он внутренне весь съежился. А сейчас ему приятно, что она когда-то в его честь пекла пирожные. И даже грустно стало от того, что все это давным-давно миновало.
«Замужем теперь за кем-нибудь, наверно…»
Ударом кулака он взбил подушку, круто повернулся на другой бок. Натянул простыню на голову.
Глаза закрыты, а перед ними сменяют друг друга зыбкие, невесть откуда берущиеся картины…
Уже совсем засыпая, Лисицын подумал: при массовом производстве углеводов можно пользоваться градирнями. Выпаривать воду из раствора без затрат.
А на последней грани перед сном мелькнуло: надо спешно строить модель первой промышленной установки для синтеза, пусть еще несовершенную… пусть еще несовершенную… несовершенную…
Его разбудил звонок, собачий лай и испуганный голос Егора Егорыча:
- Ваше благородие, стучат!
- Кто стучит?
- И с черного и с парадного хода. Слыхать - господин Бердников вроде…
Нонна лаяла, захлебываясь от ярости. Опять раздался резкий, настойчивый стук. Позвякивая, дребезжал звонок в передней.
- Стучат, - прошептал Егор Егорыч. - Отпирать прикажете?
В комнате - серые сумерки, на улице - по-осеннему густой туман. Лисицын взглянул на часы: без четверти пять.
- Открой! - сказал он, не попадая в рукава халата.
Он не успел войти в кабинет, как за стеной затопали десятки сапог и кто-то закричал:
- Собаку, собаку держи!
Кабинет был в центре квартиры. Одна дверь из него вела в столовую, откуда сейчас пришел Лисицын, другая - в переднюю, третья - в лабораторию.
Из передней, наклонясь вперед, в дверь шагнул долговязый жандармский вахмистр с лицом, изрытым оспой. Он почтительно посторонился; следом - на пороге офицер, тоже в жандармской шинели.
