Старик, к слову говоря, в наследство сыну оставил лишь бескорыстную любовь к науке да сотни две объеденных мышами книг. Он умер три года назад, забытый родственниками и сослуживцами по гимназии. И только один Гриша поплакал и потосковал о нем.
Сейчас Зберовский-сын стоит посреди комнаты с видом победителя. Все на него смотрят иронически. Один из гостей, смешливо сомневаясь, крутит в воздухе рукой:
- Что-то такое… на правду не похоже.
- Как - не похоже? - взвился Гриша.
Но Осадчий ему не дал разразиться новой речью.
- Да ну тебя, довольно!.. - прикрикнул он. И тут же сказал, обращаясь ко всем: - Без четверти восемь. Пора идти, а то опоздаем!
И сразу все поднялись Гриша понял, что слушать его уже не хотят; почувствовал себя до крайности обиженным. Отвернулся и пожал плечами: «Тупицы они, что ли? Откуда этакое равнодушие?»
Все вышли - он остался один. Осадчий, одеваясь в коридоре, громко предложил:
- Желаешь с нами - так иди, Зберовский!..
В комнату на полминуты заглянул Крестовников. Зашептал, что Осадчий берется провести их на нелегальное собрание, в кружок, где будет Глебов, видный социал-демократ…
- Айда, Григорий, интересно все-таки!
Подумав немного, Зберовский кинулся к своей шинели и калошам.
Сперва шли по тротуару чинно.
- Говоришь, крахмал? - спросил Матвеев, вразвалку подходя к Зберовскому.
- Крахмал, - с готовностью ответил Гриша. - И сахар. Синтетический.
- Говоришь, золотой век?
- Ну что же, и золотой век.
- Го-го! - развеселившись, пробасил Матвеев. - Глаголется убо в писании: не единым крахмалом человек жив. И сыр человеку на потребу, и мясо, и рыба во благовремении… - Он взял под руку Крестовникова: - А ты как, Сенька, глубокомудренно о сем?
- Брось, Матвей! Отстань! - неожиданно злым голосом, по-волжски окая, сказал Крестовников; он тотчас вырвал свой локоть. - Ты лучше оставь, я советую тебе!
- И рече ему, - явно дразня, тянул Матвеев нараспев: - остави, яко же и мы оставляем должникам нашим…
- Тебе говорю, оставь! Прекрати балаган!..
Юристу Семену Крестовникову в любом церковнославянском выражении мог почудиться оскорбительный намек. Сын дьякона нижегородского кафедрального собора, он почему-то считал для себя унизительным, постыдным быть выходцем из духовного сословия. Среди однокурсников-юристов он сеял слух, будто отец его не то помещик, не то чиновник. Нижегородцы знали эту Сенькину слабость: Крестовникова можно рассердить сущим пустяком - достаточно сказать, что он похож на своего отца.
