Приятная мысль, что он - человек военный, растаяла без следа. Захотелось спрятаться хоть в какую-нибудь щелку. Стало страшно: «Неужели с ними придется жить?»
- Сырчика, рыжий, хочешь?
Высокий белобрысый кадет с квадратным подбородком подскочил и больно провел ногтем по затылку снизу вверх.
От неожиданности Вовка закричал, слезы потекли из глаз. А когда он вытер их, кадеты стояли уже поодаль и чинно разговаривали друг с другом. По двору неторопливой походкой шел командир роты.
Седая борода незнакомого офицера внушала доверие. К тому же, Вовка не был искушен в обычаях. Он не видел причин скрывать свою обиду; даже наоборот, считал нужным восстановить нарушенную справедливость. Судорожно всхлипывая, он рассказал обо всем случившемся и ткнул пальцем в сторону белобрысого: «Вот этот!»
- Микульский! - позвал командир роты.
Белобрысый выбежал вперед, по-уставному вытянулся. Ощупав его тяжелым взглядом, офицер определил:
- На час станешь под лампу, за озорство.
«Стать под лампу» - Лисицын узнал это позже - было обычным наказанием для провинившихся кадет младших классов. Стояли «вольно», без напряжения; место посреди зала под большой керосиновой лампой находилось против комнаты дежурного воспитателя, и дежурный нет-нет, да посматривал на наказанного. Стой, одним словом, и молчи.
С этого дня за Вовкой потянулся шепот:
- Доносчик… Ябеда… Ябеда-беда, тараканья еда…
Микульскому было четырнадцать лет. Раньше он учился в подготовительном пансионе, а в первом классе корпуса остался на второй год. Кулаки у него были крепкие, нрав злой. Не многие из кадет осмеливались ему противоречить.
Вечером в темном коридоре, схватив новичка за руку, Микульский потребовал:
- Проси прощения, Лисица!
Новичок возмутился:
- И не подумаю! Сам проси!
- Са-ам? - с угрозой прошипел Микульский и сдавил Вовкины пальцы. - Ты заруби на носу: за длинный язык - шинель на голову… Излупят чем попало, тогда реви сколько угодно, жалуйся! Пшел вон!
От толчка в спину Вовка ударился лбом о косяк двери. Кубарем пролетел через порог.
На койках сидели, раздеваясь, кадеты.
- Господа! - крикнул на всю спальню Микульский. - Кто с фискалом водится, сам фискал!
Каким он казался себе беззащитным! Горько было чувствовать, что уже не вернешься в детскую, где Пелагея Анисимовна заботливо взбивала перину на кровати. Холодом веяло в огромной, неуютной спальне. Он посмотрел и посчитал: девятью восемь… плюс трижды шесть… девяносто коек стоят. Рядом - другая такая же спальня. Обе называются - третья рота. А в корпусе есть еще вторая рота и первая; там только старшие классы. Вовка видел весь корпус в столовой. И на молитве тоже всех видел. Противное все, враждебное, чужое!
