«Господи, - думалось ей, - в кого только пошел? И ведь единственный потомок. И ни дед, ни отец не блажили. Где взять силу - вразумить его?»
До сих пор она вспоминает: позапрошлой весной на пасху ей захотелось навестить своего Вовочку. И что же? Она там увидела - стыдно сказать - целые две комнаты, где тесно от невесть чего, от всяческих бутылок и стеклянных трубок.
Теперь он, посмеиваясь, сидит перед ней на диване.
Капитолина Андреевна с жалостью смотрит на бородатого племянника. В выцветших ее глазах блеснули слезы.
Нет, добро бы жил с понятием о подвиге и чести!.. Ведь ни отец, ни дед… Ах ты, боже мой!
- Наследство, - спросила она, - поди, все размотал?
Лисицын, опустив руку в карманы сюртука, ответил:
- Водки я не пью, в карты не играю…
- Смотри! Размотаешь деньги - по миру пойдешь. На меня, голубчик, не рассчитывай!
У него от улыбки даже веки сжались в щелочки. Он достал из кармана два круглых прозрачных флакона с какими-то белыми не то порошками, не то зернышками, поставил их перед теткой и сказал:
- Вот!
Та откинулась на спинку кресла:
- Что это?
- Товар, тетя Капочка. Образцы. Здесь - сахар, здесь - крахмал. Торговать думаю.
Капитолина Андреевна не заметила шутки, всплеснула руками и закричала:
- Да ты совсем, что ли, рехнулся? Никогда Лисицыны лавочниками не бывали. Срам какой!
«Ну, - подумала, - это чересчур…»
Лисицын, глядя в потолок, солидно гладил бороду:
- Зачем же лавочниками? Я, может, крупное дело открою.
- Тебя обманут ведь! - стонала тетка. - Миленький, не позорься. Хоть память отца пожалей!
А племянник озорным басом тянул:
- Будут меня величать: «Ваше степенство… пер-рвой гильдии…»
- Ах, несчастье… Гильдии… Что выдумал…
В ее руке появился смятый батистовый платок. Она беспомощно, по-детски искривила губы. Тогда Лисицын подвинулся к тетке и сказал, заглядывая ей в лицо:
- Я шучу, шучу! Помилуйте, какой я купец. Не стану я торговать. Это я сам сделал.
Капитолина Андреевна опустила на колени руку с платком, насторожилась. О науке она имела очень смутное представление. А торговля казалась ей отвратительным занятием, недостойным того, кто мог бы носить офицерский мундир.
- Что сделал?
- Да вот сахар и крахмал.
Она улыбнулась сквозь слезы:
- Ну тебя, баловник. Кухмистер какой!
- Сделал, - Лисицын снова оживился, - ей богу, сделал! Каждый день только и занят этим.
- Купить, что ли, не можешь?
- Я не для себя.
- Так неужели… - рука с платком приподнялась и вздрогнула, - значит, на продажу?
