А на столе — вино, хала, сверкают серебряные ножи и вилки… Ой, влип наш бедный Петя, попав в самое что ни на есть логово мировой буржуазии. Из леса неслись звуки, они влетали в распахнутые окна и, пробившись сквозь тонкие занавески, умирали на стенах комнаты. Взмокший с непривычки и волнения, Петя пялил глаза на весь этот буржуйский антураж.
— Чудная погода! — произнесла мадам Кац, поправив скатерть пухлыми ручками.
Брук тотчас же согласился с супругой нэпмана и приготовился слушать дальше. Его подруга любовалась собой в зеркальце, а после осведомилась у Дашки, не забыла ли та постирать ее новое платье. Петя, в который раз вспотев от волнения, с жаром принялся уверять Фаню, что Дашка, несомненно, давно отстирала ее белое платье «до невозможности». И помолчав немного, он вдруг возьми да заяви во всеуслышание, что самая его заветная мечта — это, не щадя жизни, сражаться с отрядом красных против капиталистов. И хотя Петя несколько раз поперхнулся, высказываясь на эту тему, тем не менее, его слова произвели должное впечатление.
— Нынешняя молодежь почему-то жаждет крови! — осторожно заметила мадам Кац.
Супруг же ее, нэпман, сохранив молчание по этому поводу, велел Дашке подать ему голубую рюмку. Налив в нее портвейна, уважаемый глава семьи произнес кидуш[43]. Он говорил громко и торжественно, и, когда при упоминании имени Бога умолкал на мгновенье, Петя страдальческим голосом вынужден был повторять со всеми: «Благословен Он! Благословенно имя Его!»
Наконец все приступили к еде, а дама по имени Тамара Александровна, та, которая из бывших, как бы невзначай обронила какие-то странные слова, — а впрочем, ничего особенного, и давайте не будем в это углубляться.
За окнами стемнело. Где-то неподалеку наигрывали на мандолине.
После ужина Петя вызвался сыграть на гитаре. Фаня сняла со стены гитару и подала ему. Так на даче у одесского нэпмана зазвучал замечательный гимн всех трудящихся «Интернационал», с чувством исполненный товарищем Бруком. Все сидевшие за столом тотчас же поднялись, словно их оторвало от стульев, а глава семьи, Яков Кац, почему-то сорвал с головы шапку. Мило и незаметно прошелестел этот вечер на даче, с обильной едой, шутками и пением «Интернационала»…
Ах, встречи и расставания, и снова встречи! И леса эти волшебные — с ума сойти! Впрочем, не будем утомлять читателя описанием незабываемых мгновений, когда два любящих сердца сливаются в одно большое, а слетающие с небес птицы несут на своих крыльях радость, и пронзительно кричат своими птичьими голосами!
