Мы не сорвали стебелек дикой герани, не выбрали для себя место, о котором потом можно было бы вспоминать. Радио наигрывало тихую мелодию, какую — уже не помню. Я сказал:
— Хочешь, это будет наша песня?
— Нет, — ответила она. — Не эта.
И я не спросил почему.
Размытые, сплетенные, словно пестрые обои, если смотреть на них сквозь аквариум, в ленивом послеполуденном воздухе проплывали перед моими глазами картины… Я видел то, чего никогда уже не увижу в действительности, и чувствовал, как в груди у меня все болит и жжет. Я видел поворот, черные следы шин на асфальте, крутой склон и машину на берегу журчащей реки. Худое лицо милиционера на фоне выгоревшего от жары склона. Милиционер показывает мне глубокий след от обода там, где вдруг лопнула шина, — нелепое пустое место, где нет ничего, кроме серо-черного асфальта. Я что-то отвечаю и вдруг начинаю спускаться по склону, сверху мне что-то кричат, но я спускаюсь, вглядываясь в камни, на которых остались следы краски от кузова, спускаюсь в свое прошлое, останавливаюсь около машины, она безжизненно торчит из воды, как столб, сбивший меня с моего пути. Все так обычно. Теплый воздух ласкает кожу, как в любой другой летний день. Люди останавливаются на шоссе, смотрят вниз и, когда им это надоедает, продолжают путь по раскаленной ленте асфальта. А я сижу возле воды и чувствую, как мое прошлое рвется и распадается в моей груди.
— Ей не нужно было нажимать на тормоз, — устало говорит лейтенант, а я думаю о ее тихой, легкой улыбке и о том, как с нею было просто и естественно…
Я остановил ее, взяв за руку, когда компания, в которой мы познакомились, расходилась.
— Хочешь, подвезу?
— Нет, — ответила она, улыбнувшись. Ее слегка вздернутый нос отбрасывал смешную тень на щеку. — У меня машина.
Когда мы садились в машины, я подбежал и придержал дверцу ее серого «рено».
— Ты выпила. Давай я тебя подвезу.
— Ты тоже выпил, — улыбнулась она. — Ты закроешь?
— Да, — ответил я, но не двинулся с места — У тебя есть телефон?
— Запоминаешь цифры?
— Нет.
— Дай на чем записать, — сказала она и вытащила авторучку из перчаточника.
У меня не было ни клочка бумаги. Я протянул ей водительские права.
— Напиши здесь.
— В кармане сотрется.
Она взяла мою ладонь и в скудном свете лампочки написала шесть цифр.
— Если забудешь сегодня переписать, так хотя бы не мой руки на ночь.
И резко тронулась с места.
Ничего не нужно было объяснять. С самого начала и до конца между нами все было так органично, так просто… Да, органично и просто для меня. А для нее?
