Аля перед ночной сменой погладила синенькое платьице, и захотелось его сразу надеть, оно же было на ней прошлым летом в Останкине…
Ездили туда в музей с Игорем. Лес успели пройти лишь по краю. Он остался в памяти странным; понизу деревья в тумане, а макушки от закатного солнца красным полыхали… удивительно. И прохладные, пустоватые залы дворца с люстрами и сценой в небольшом зале, и портрет Паши Жемчуговой — все запомнилось. Перед портретом они стояли долго. Узкое смуглое лицо, пожалуй, и некрасиво, а вот полюбил же ее просвещенный граф Шереметьев, женился, значит, было что-то особенное в этой женщине? Ум, талант… Мама потом напела народную песню об этой удивительной Паше Жемчуговой:
Вашей милости крестьянка,
Отвечала я ему,
Господину своему…
Никак довоенное время не отвяжется; за этими воспоминаниями и забыла сменку. А теперь утро, ночь отработала, пора в душ и переодеться, да не во что. Ехать как есть, в этом милом сердцу стареньком платьице? Но оно колется и грязное. Набилась мелкая стружка и пыль, все в брызгах эмульсии, а просохнет, станет коробом.
Стояла посреди цеха, огромного, под стеклянной, зачерненной крышей и качающимися от вибрации многих станков лампами под плоскими абажурами. Собственно, под этой крышей было два цеха и еще какое-то отдельное помещение, там пылал багровый огонь и суетился дед Коля. Но слоняться по цеху запрещено, а уж к себе дед и вовсе не подпускал. Славик все же разведал:
— Дед отливает головки к нашим гильзам. — И, увидев, что она не поняла, рассердился: — Ну, как у пуль, свинчатки остренькие.
— Корпус, головка, не все ли равно, — пожала она плечами. — Не все ли равно? Подумаешь, секрет…
— Там горн, по технике безопасности нельзя, — оправдывал деда Славик.
Славик… Вот кто ей нужен. Как только перевели его в токари, попал в другую смену. Но он не горевал, так был доволен, что сняли с «подхвата». Гоняли туда-сюда, а теперь настоящее дело.
Разыскала Аля Славика у токарного станка. Постояла за спиной, очень уж интересно, как он тут справляется. Славик обтачивал здоровенную чушку. Закончив операцию, освободил деталищу, миг полюбовался заблестевшей обточкой и начал вставлять новую деталь. Ловко так, силенки в руках у него поднабралось.
— Здравствуй, токарь с Малой Бронной.
— А, — заулыбался паренек, — решила проведать?
— Слушай, дай мне твои штаны и рубашку, а вечером привезу.
— Забыла сменку? У меня тоже такое бывает, Зина жалеет будить ребенка, и несусь, как угорелый.
