Переговоры с солдатами тянутся до «пробития топты» — вечерней зори. Потом Мирович снова приглашает трех капралов — теперь уже всех вместе — прогуляться вокруг крепости.
И здесь Мирович вроде добивается согласия капралов помочь ему, хотя они и заявят потом на допросах, будто дали его «токмо единственно наружным видом, а отнюдь не в самую истину, чтоб то учинить, а по одной той причине, чтобы скорее от него, Мировича, отойти…».
И опять же эти свои показания они, как и другие солдаты, начисто опровергнут делом — своим поведением во время ночной схватки. Хорошо, что судьи не станут особенно вникать в эти противоречия. Им будет не до этого…
Мирович ложится в постель, но заснуть не может.
Слышит, как пробило полночь, потом первый час.
На крепость опустилась ночь — призрачная, неверная, зыбкая. Полная тревожных шорохов и причудливой, обманной игры теней.
Жарко, душно, не спится. Где-то за рекой бренчит, не унимается загулявшая балалайка.
Не спится в эту ночь и Екатерине. Замучили сильные жары. Лошади совсем выдохлись, последние сорок верст тащились шагом. И теперь императрице не спится.
Потом рассказывали, будто во время пребывания в Риге она все время выказывала сильное беспокойство и ждала каких-то вестей. Даже по ночам императрица иногда вставала и спрашивала — нет ли курьера из Петербурга?
Позже, когда все случилось, рижский губернатор Броун восхищенно объявил это странное беспокойство чудесным и сверхъестественным даром предчувствия, каким небеса наградили Екатерину. Но ей такая лесть не понравилась…
Наверное, и Панину и Теплову не спится в эту ночь: жарко, душно…
Наверняка не спится и сенатскому регистратору Бессонову. Он все прислушивается: не заглушает ли громкий храп пьяных приятелей за стеной какие-то звуки из-за реки? Кажется, там стреляют в крепости, или ему только слышится?
Не спится и капитану Власьеву. Сидя у себя в караулке, он сочиняет «репорт» Панину. Время от времени поднимает голову, прислушивается, спит ли за стеной секретный узник, и снова начинает писать:
«Сего июля четвертого дня после полудня в 5 часу вышел я для прогулки в крепости, и сошелся со мной находящийся в Шлиссельбургской крепости караульный обер-офицер Смоленского пехотного полка и начал мне говорить: «ежели дозволите мне вам говорить и не погубите меня». Приметил я из тех разговоров, что клонился до нашей комиссии…»
Какой странный рапорт. Время указано точно, а фамилию офицера Власьев не назвал. Безымянный обер-офицер.
