— Вовка, давай! — громко шепнул Дима. — Не бойся!
Страх ушел, осталась досада: если старушка тут, то она наверняка его услышала. Больше не скрываясь, я подошел к двери, постучал.
— Прошу прощения, можно войти?
Дверь со скрипом отворилась. Это была маленькая обжитая комната, она выглядела совсем лишней в мертвом здании дельфинария: тахта, ковер на стене, столик с настольной электрической лампой, окно закрыто не только решеткой, но и белыми кружевными занавесками. На столе — несколько старых книг, а на подоконнике — горшок с кактусом. Пол паркетный, потертый временем. В комнатке никого не было. Слева дверца: видимо, туалет. Я постучал в нее для очистки совести, приоткрыл: крошечная мойка и унитаз. На стене за унитазом висел выцветший календарь с девушкой в купальнике за 1996 год. Такой календарь никак не вязался с образом вредной, но доброй старушки-охранницы, но, видимо, он висел здесь давно, и она решила его не убирать: пусть существует на стене для украшения помещения. Я закрыл дверь. Мне подумалось, что старушке, наверно, боязно находиться здесь одной по ночам: слишком уж большой контраст между этой живой комнаткой и остальными помещениями: ободранными, разбитыми, мертвыми без голосов детей и плеска воды. Неудивительно, что она старается здесь не ночевать.
— Ну что? — Дима подошел сзади.
Я пожал плечами:
— Никого.
— Вот и отлично. Может, стырим что-нибудь у бабульки?
— С ума сошел?
— Да ладно тебе, господи, шучу.
— Дмитрию надо было в грабители пойти, а не в инженеры, — заметил Рома. — Я всегда это знал.
— Ну, блин, хватит уже.
Мы исследовали коридор до самого его противоположного края. Главный вход и будочка, которую раньше использовали в качестве кассы, были наглухо заколочены. Дальняя металлическая дверь в торце выглядела новой: судя по всему, именно через нее старая кошелка Любаша и попадает в здание. Больше ничего особенного тут не было; разве что ободранные рисунки на стене, выполненные с тщательностью прилежного любителя: эволюция человека в дельфина. На первом рисунке изображена голова человека, потом у него самую малость бледнеет кожа, на третьем — кожа синеет и чуть-чуть вытягивается нос, и так далее, пока человек не превращается в дельфина полностью. Дима уставился на рисунки; почесал в затылке.
— Больная у кого-то фантазия, блин, — сказал он.
— Крипота, — сказал я.
— Что?
— Крипота, говорю. Ну это когда страшно. И когда фантазия больная.
— А-а… — протянул он.
— Сфотографировать тебя с этими дельфинами?
