Дядя подпел дьячку: "Тебе, бога, хвалим".
Чрез несколько минут все садились за стол.
— Наконец-то!.. Благословите, батюшка…
Обед, хоть запоздалый, удался. Дядя оживлял его, заводил разговоры, угощал и похваливал.
— Отлично, матушка сестрица Лизавета Николавна, честь вам и слава, — повторял он всякий раз, как она являлась вслед за блюдом. — Надо окуражить, — снисходительно прибавил он, обращаясь, к гостям, когда хозяйка снова вышла. — Что ж, ведь в самом деле женщина безумная была! Не легко-с.
— Не легко, — подтвердил священник.
— Как третьего дня я принесшей это радостное известие… Ну, случай там я имел узнать. Не могу я вам этого сообщить, слово с меня взяли… Одним словом, я ей говорю: "Сестрица, Лизавета Николавна, готовьтесь!.." Она: "Ах!" — да тут, на месте, без памяти… Совсем без памяти. Я, признаться, до сих пор думал, что это дамы так только, как бы сказать учтивее?.. спектакль, что ли, домашний устроивают…
— Ох, уж дядюшка твой! — сказала его жена Всеволоду.
Гостья смеялась.
— Нет-с, точно, без памяти. Я, натурально, в аптеку. Очень, очень расстроилась…
— Какая погода прекрасная, — заметила гостья.
— Да-с, нам, к нашей радости, и денек такой, — сказал хозяин.
— Э, нет, братец Андрей Иваныч, ты уж, пожалуйста, больше не умиляйся, не умиляйся, повоздержись. Сюжет неприятный, да и существенным позаймемся. Я вот припоминаю, такая погода… Освящение Исаакия изволите помнить, батюшка?
— Это точно; такой же день был прекрасный.
— И как пели, ах, великолепно! — воскликнула тетка.
— Изволили быть? — спросил гость.
— Где нам! — отвечал за нее муж. — Тогда по билетам, двор, посланники. Нет, мы с ней на репетиции были…
— На репетиции? — повторил священник.
— На пробе то есть! — отвечал тот и захохотал. — Всё равно!.. Тысячу двести певчих-с! подумать только! Как грянули только "Тебе, бога, хвалим"… Знаете, я люблю, чтобы это… грандиозное все! Тысячу двести голосов!
— Да!!
— А в самый день освящения, вот их — гимназисты они были — водил смотреть ход, парад… И досталось же мне от Лизаветы Николавны!
— Как же, выдумали вести детей в тесноту, — возразила мать, взглядывая на сыновей.
— Детей? Да какие же они уж дети были, гимназисты-то? они и теперь еще не дети ли? А, маменька? Всеволод, ты дитя, что ли?
— Дитя, — отвечал он, продолжая есть.
— Только что в карцере высидел, — пошутил гость.
— И поделом! — подхватил дядя. — И не мешало бы еще…
— Ох, что вы говорите.
— Глядите, глядите, испугалась! — вскричал дядя.
