— Лизавета Николавна, довольно, друг мой. Позвольте и мне поздороваться с Колей… Дайте ей воды, — приказала она горничной. — Ольга, que faites-vous? venez isi… {что вы делаете? идите сюда… (франц.).} Коля, какой ты бледный. Ну, здравствуй… что?.. Да!.. Так и быть; что ж, ты еще так молод… Право, Лизавета Николавна, довольно; ведь есть и благоразумие…
— А пуще всего, матушка, — заговорил дядя, — голодны мы, четвертый час.
— Пожалуйте, барыня, — сказала ей горничная.
Мать ушла в кухню.
— Андрей Иваныч, братец, идем, пора!
— Нет, ведь прежде надо… — заторопился отец, — уж все готово; там и батюшка…
— Пойдемте, — повторяла тетка.
— Позвольте! — возразил ей Всеволод.
Он расцеловал горничную, тормошил девчонку, вертел старую кухарку, свою бывшую няньку, разыгрался, как маленький. Девчонка визжала; нянька его толкала.
— Э, сорвиголова какой был! Ступай-ка лоб перекрести: вот Николай Андреич, честь честью, а ты чего…
— Постой же ты, старая, — закричал он, хохоча, и погнался за нею в кухню.
— Всеволод, mon cher! Ах, шалун! Оставь их! — вступилась тетка. — Иди, там ждут.
— Тетушка, что ж Оленька не целуется? Загордилась, что ли, или уж оттого, что невеста?..
— Да иди же!
В зале был священник, еще гость, отставной военный, и нарядная дама, устало сидевшая на диване.
— Вот! — сказала тетка, смеясь, ведя Всеволода и представляя его гостям. — Я говорю, что их следует…
Гость подал руку; гостья медленно протянула свою и прошептала:
— Поздравляю вас.
Священник надел ризу; дьячок готовил кадило. Отец зажигал свечи на маленьком столике, накрытом пред образами.
— Поскорее бы, — говорил дядя. — Никак, с водосвятием?
— Нет, просто благодарственный.
— Ну и прекрасно. Поскорее. Пора, устали.
— Помолиться — не тягость, — заметил священник.
— Так вы, значит, Оленька, гимназию вашу — побоку?
— Ах, Всеволод, — прервала тетка. — Под благословение… подойдите же… Nicolas!
Всеволод присмирел и пошел, улыбнувшись кузине; та опустила глазки, улыбаясь тоже…
— Какой вы смешной, — сказала она, когда он воротился к ней.
— Вы, Оленька, очень похорошели, — шепнул он.
— Это я и без вас знаю, — отвечала она так же тихо.
— Нет, нет, вас разлучить надо, — прервала тетка, уводя его за руку к окну, где располагалась для молебна, — стань тут со мной, тут свежее.
— "Благословен бог наш", — начал священник.
— Где же… — спросил, оглядываясь, отец.
— Лизавета Николавна, что ж вы, матушка? — крикнул в дверь дядя.
Она вошла, спеша и спотыкаясь. Ее растерянное лицо на минуту как будто напомнило, что происходит что-то не совсем обыденное, совершается не просто заказной обряд… напоминание какое-то беспокоящее и скучное. На нее старались не смотреть. Она стала на колени, как вошла, у двери. Когда священник обратился читать евангелие, она вдруг встала, подошла к сыновьям, взяла их за руки и подвела обоих. Священник накинул им епитрахиль на голову. Мать стояла рядом с ними, выпрямившись; она никого не видала…
