Первый колонист «О», к которому я приблизился, был косматым существом, весьма похожим на большого гамадрила. Он сидел на песке и, положив перед собою на камень крупного клубневидного моллюска, собирался расколоть его другим камнем. Только я подошел к нему и хотел заговорить, как он нанес удар, но промахнулся и, видимо, долбанул камнем себя по указательному пальцу Ую. Коротко взвыв и потрясая этим пальцем в воздухе, хиппи вскочил на ноги и понесся бегом к противоположному, северному, краю бухты.
Я стал оглядываться, желая найти другой объект для разговора. Их было немало, адептов «О», понатыкано в разных уголках пляжа. Они темнели, сидя неподвижно, словно камни, полулежа на песке или беспорядочно передвигаясь по гладкой воде отмели в поисках морской добычи.
Один из них, довольно крепкий и стройный, с прекрасными мускулами африканец с эбеновой кожей был совсем недалеко от меня, и я стал откровенно пялиться на него, остановившись на месте и повернувшись в его сторону. Волосы на макушке красавчика были подвязаны в тугой высокий султан, надо лбом блестели солнцезащитные очки, воткнутые дужками в волосы, столь же черные, как его кожа. Мне показалось, что я встретил наконец-то человека-феникса, абсолютно счастливого, который знает все о райских блаженствах.
Он сделал два-три гибких шага, выдергивая ноги из воды и стряхивая с них воду, как большая кошка, — вдруг быстро нагнулся и выхватил из воды, держа обеими руками, небольшого осьминога. Фиолетово-багровый спрут заклубился своими конечностями вкруг тонких запястий негра, и тот громко клацнул зубами и откусил одну конечность у осьминога. Его же самого, целиком, черный адепт «О» швырнул назад в море и, стоя в воде, принялся грызть буйно извивающуюся ногу моллюска, держа ее в руках, словно живую змею.
— Эй, парень, ты бы хоть за стол присел, — крикнул я ему по-русски, желая шуткой, словно щепоткой соли, присыпать свою подступившую под микитки тошноту.
— Нисего, и так пойдет, — неожиданно по-русски же ответил черный «О».
И, дружелюбно сверкнув в мою сторону могучими белыми зубами, откусил шмат отчаянно извивающейся осьминожьей ноги и проглотил не жуя, такими же приемами он докушал всю ногу.
— Как тебя зовут, герой? — спросил я, все еще пребывая в пароксизме тошноты и в удивлении превосходной степени. — Почему разговариваешь со мной по-русски?
— По-русски говорю, посему что учился Москва, университет Патрис Лумумба.
— Когда это было?
