Он схватил меня за горло, душил и валил назад, - я упал и ногами перебросил его через себя. И пока он еще был оглушен падением - прыгнул на него, перевернул и заломил руку за спину. Так он лежал - лицом вниз, а я на его спине - и уже не мог подняться. Песня взвилась протяжным воплем и оборвалась, задрожал и замер последний удар гонга... Стало тихо.
Лицо его было в пыли, но я прекрасно понимал, как он сейчас пытается найти выход - и знает, что все кончено. Ярость моя утихла. Я забыл боль, какую он причинил мне, и помнил лишь доблесть его и безнадежность его... Зачем я беру на себя его кровь? Он не сделал мне ничего плохого, он лишь исполнял свою мойру...
Я чуть подвинулся - очень осторожно, он знал много всяких уловок, подвинулся, чтобы он мог повернуть лицо, убрать из грязи. Но он не посмотрел на меня - только на темную расселину под скалой. Вокруг стоял его народ, и его нить жизни была сплетена с их нитями, - его нельзя было спасти.
Я придавил ему спину коленом, а свободной рукой обхватил ему голову под подбородком и потянул вверх, так, что напряглась шея. И спросил:
- Сделать сразу? - Спросил тихо, на ухо: это не касалось остальных вокруг - тех, кто не жертвовал ничем.
Он прошептал:
- Да.
- Скажи богам, там внизу, что я не виноват в смерти твоей.
- Будь свободен от нее... - Он добавил что-то. Какое-то обращение к кому-то. Это было на его языке, но я ему поверил. Я рванул его голову назад, - резко и сильно, - хрустнул позвоночник... В глазах его еще теплилась искра жизни, но, когда крутанул голову в сторону, угасла.
Я поднялся на ноги и услышал, как толпа глубоко вздохнула, будто все они только что пережили акт любви. "Так это начинается, - сказал себе, лишь боги могут увидеть конец".
Принесли погребальные носилки, положили на них царя... Вдруг раздался пронзительный крик - царица с воплями ринулась с трона к носилкам и бросилась рыдая на труп. Рвала себе волосы, царапала лицо и грудь... Она выглядела как женщина, потерявшая своего любимого господина, - мужчину, что увел ее девушкой из отчего дома, - как мать малолетних детей, о которых некому позаботиться... Так она плакала. А я - глядел в изумлении. Лишь когда все женщины подхватили этот плач и вой - лишь тогда я понял, что это обряд.
Они уходили, причитая, умиротворяя только что возникшего духа, - вокруг меня стояла толпа любопытных чужих людей... Я хотел спросить: "Что дальше?" - но единственный человек, кого я знал здесь, был мертв.
