Мощный удар шел мне в голову... От него надо было уклоняться влево, потому я прыгнул вправо. Хорошо сделал: он уже бил ногой в то место, где должен был оказаться мой живот. Бил сильно, как лошадь, даже вскользь удар был чувствителен... Но не очень, и я схватил его за ногу. Я бросил его не прямо, а чуть в сторону, чтобы не мог защищаться ногами, - и в тот же миг прыгнул на него, стараясь захватить голову в замок... Но реакция у него была отличная. Он все-таки дотянулся до меня ногой и оттолкнул, и я еще не успел коснуться земли, как он разворачивался, чтобы поймать меня в ножницы... Я на миг задержал его ударом в подбородок и успел вывернуться, как ящерица... Мельница закрутилась, и я очень скоро забыл свои добрые чувства к нему: когда человек тебя убивает - уже не спрашиваешь себя, что он тебе сделал плохого.
У него было благородное лицо. Но взгляд царицы, когда я спрашивал о правилах, меня предостерег. Смертный бой - это смертный бой, и запретов в нем не было. У меня вот ухо рваное, как у драчливого пса, - это с того раза. Еще было - он едва не выковырнул мне глаз и отпустил лишь тогда, когда я почти сломал ему палец... В начале боя я был слишком спокоен, но вскоре стал уже слишком зол. Однако не мог позволить себе рисковать только ради удовольствия сделать ему больно, да и он был словно из дубленой бычьей шкуры с бронзовой сердцевиной.
Схватка затягивалась, и я уже не мог сойти за девятнадцатилетнего. Он был мужчина в расцвете сил, а я-то... Кровь моя, мышцы и кости начали шептать, что мне против него не выстоять, - и тут зазвучал гонг.
Сначала послышался удар колотушки. Будто молотком, завернутым в тряпку. А за ударом возник чудовищный певучий рев. Клянусь - звук можно было ощутить в земле под ногами... И в этом вибрирующем звуке запели женщины.
Голоса опускались и ползли вверх, опускались - и еще выше... Так северный ветер свистит в ущельях, так в горящем городе рыдают вдовы, так волчицы воют на лугу... А над этим, под этим, сквозь это - в костях, в крови, в каждой жилочке наших тел ревел гонг.
Эта музыка сводила меня с ума. Она накатывалась волна за волной и выхлестывала из меня все чувства, все мысли... Оставалась только одна, мания сумасшедшего, - я должен его убить, чтобы прекратить этот шум!
Я уже не чувствовал усталости. А он - он начал сникать. С каждым ударом гонга его сила иссякала; это его смерть пела ему, обволакивая его словно дымом, прижимая его к земле... Всё было против него - и народ его, и Таинство, и я, - но он бился храбро.
