— Нет, мне не трудно, — отмахнулся тот, садясь на предложенный ему стул. — Ты не работаешь сегодня?
— Сегодня воскресенье.
— А… понятно, — Тоша никогда не следил за календарем.
— Я и правда чувствую себя неловко, что потревожила из-за такой ерунды, но, — руки Тани дрожали, пока она наливала чай. — Мне кажется, что я не могу больше там работать! Просто не смогу туда даже зайти, — она упала на соседний стул и разразилась рыданиями.
Антон молча смотрел на это содрогающееся тело, и понимая и не понимая ее. Понимая разумом, но не понимая чувствами. Ему был не знаком страх, он не ведал отвращения, совесть никогда не мучила его. В жизни своей он никогда не знавал тех цепких пальцев ужаса, что хватают за глотку, выворачивают наизнанку, обезоруживают и порабощают. Лишь во снах, тех, что он видел практически каждую ночь, Тоша переживал все эти чувства, даже в еще большей, гиперболизированной степени, воистину проживая самые кошмарные из существующих кошмаров.
— Я, — прошептала Таня. — Я сейчас… простите.
Она вскочила и принялась метать на стол все, что у нее было к чаю, все еще вздрагивая от душивших ее рыданий. Угнетенная своими страхами, она была не в состоянии собраться.
Прошли минуты. Наконец девушка уселась на место.
Домов глядел в ее покрасневшие глаза и не видел ничего того, что терзало ее. Не видел в них слез. Он видел в них свет. Только это. Лучезарный взгляд их разрывал его темноту, и та поддавалась. Антон был смятен. Внутри все было спокойно и все взрывалось. И он не знал, что делать, лишь глядел и глядел, принимая этот свет как единственное доступное ему благо.
— Я думала над тем, что вы говорили, — сказала Таня, тоже глядя на него. — Над тем, что вы одиноки. Но это ведь не наказание, не крест, вы можете изменить это.
— Нет, — ответил Домов. — Только не я. Есть причина моего одиночества.
— Причина? — Таня опустила голову. — Вы про то, что…
— Болезнь просочилась в меня, мои вены несут зараженную кровь. Я неизлечим. Паразит внутри меня. И он гложет мое тело и воспаляет разум. Я сумасшедший, кто осмелится быть рядом?
— Возможно, — девушка взглянула на него испуганно, но твердо. — Кто-то и есть… Но вы отвергаете его, не желая открыть свою душу.
— Мою душу?! — Антон усмехнулся, это было даже весьма устрашающе, и все же печально. — О чем ты говоришь? Погляди в мои глаза, — приказал он. — Погляди!
Таня повиновалась.
— Что ты видишь? — голос Тоши звучал по-иному, прежняя мягкость испарилась без следа, и стальная непреклонность слышалась в каждом слове. — Ты видишь мою душу в них? Видишь ее?
