И помимо всего этого внутри росло непонятное ощущение: сердце словно горит огнем, душа не на месте. Ренцо взял себя в руки. Почему он здесь? Почему приехал в отдаленный район Норфолка – кажется, так далеко он никогда не путешествовал? Голова шла кругом – он поверить не мог в происходящее. У Дарси будет ребенок.
Его ребенок.
Или так она сказала.
Теперь ему необходимо решить, что он будет делать.
Наконец его провели в боковой бокс палаты, где на узкой больничной кровати лежала она – яркие волосы были единственным выделяющимся пятном на белом. Лицо у нее такое же бесцветное, как и простыни, а глаза… глаза смотрят настороженно и враждебно. Он помнил, когда в последний раз видел этот взгляд. Она соскользнула на пол, а он оставил ее лежать там. А сейчас… сейчас… как же ему стыдно. Она такая хрупкая и беззащитная.
– Дарси… – тихо произнес он.
Она поморщилась, словно съела дольку лимона.
– Ты пришел.
– А что мне оставалось?
– Не ври. Ты мог этого не делать. Ты мог просто проигнорировать звонок из больницы. На мои звонки ты же не отвечал.
Он хотел возразить, но как, когда это правда.
– Да, – ответил он. – Мог.
– Ты переводил мои звонки на голосовую почту, – обвинила его она.
У Ренцо вырвался тяжелый вздох, и он кивнул. Тогда это казалось ему единственным здравым разрешением ситуации. Говорить с ней он опасался, потому что мог сдаться и вернуть ее, пусть и на одну ночь. Она ушла, а легко забыть ее не получилось, как он рассчитывал, хотя она и подорвала его доверие к ней. Даже когда он думал о пропавших бриллиантах, о том, что она впустила в его дом вора, все это не стерло ее облик из сознания. Он спрашивал себя – и не один раз, – не совершил ли он огромную ошибку и не стоило ли дать ей еще шанс. Но самолюбие и привычка плохо думать о женщинах останавливали его. Пятьдесят процентов отношений не бывают постоянными, так что зачем стремиться к связи, которая с самого начала была связью неравных партнеров? И тем не менее Дарси не выходила у него из головы, как бы напряженно он ни работал и сколько бы ни разъезжал по свету.
– Признаю свою вину, – сказал он.
– И ты велел своей секретарше не соединять меня с тобой.
– Она, несомненно, соединила бы, если бы знала о причине, по которой ты звонила. Почему, черт возьми, ты ей этого не сказала?
– Ты в своем уме? Ты так представляешь себе женщин, Ренцо? Чтобы они просили, умоляли тебя, унижались перед тобой? Мне надо было сказать: «Да, я знаю, что он не хочет говорить со мной, но не могли бы вы сказать ему, что я беременна от него?» Или мне следовало вертеться около здания, где находится твой офис, и ждать, когда ты уйдешь с работы, схватить тебя за рукав и сообщить тебе новости прямо на деловой лондонской улице? Или я должна была продать в газеты интересную историю о том, что мой бойфренд-миллионер не признает отцовства?
