— Мусор со всей Европы, братец, а то и из Азии тоже.
Странно всё это, думалось мне, огромные бараки, похожие на казармы, какие-то производственные строения, громадная котельная. И забор, высоченный, опутанный колючей проволокой, и воротами с надписью по верху — «Arbeit macht frei».
Прошло полтора года. За всё это время я ничего не слышал о своих. Пару раз я подходил к Дитриху с просьбой отпустить меня на выходные домой, на что он, грустно качая головой, отвечал:
— Нет, мой мальчик, давай этот вопрос мы с тобой решим попозже. Сегодня не время.
Я не мог понять, почему. В нашу деревню можно было доехать за три часа. И за все полтора года я так и не выбрал время, чтобы навестить родителей. Но скоро я получил ответы на все вопросы.
Утро началось с дежурной шутки. Затем Шметцель сказал:
— Сегодня мы с тобой повезём дрова.
— Дрова?
— Именно, никак иначе это назвать уже нельзя.
Мы въехали в ворота с надписью «Arbeit macht frei», и прокатили дальше, по направлению к одной из казарм. Я заметил, что народу стало очень много. Масса измождённого народа в полосатых робах и большое количество вооружённых людей в чёрной форме. Шметцель ткнул пальцем в какую-то бесформенную кучу:
— Подъезжай задом, повезём дрова в крематорий.
Сдав задом, я вышел посмотреть, что там грузят мне в кузов. Это были люди…. Нет, я не прав, это было то, что осталось от людей. Голые, словно высушенные, кожа и кости, мужчины и женщины вперемежку. Само по себе это уже было шоком, но тут я поймал взгляд мёртвых глаз. Наверху, глядя на меня ледяным немигающим взглядом, лежала моя бабушка Станислава.
Не знаю, как я выдержал. Эти глаза теперь мне будут сниться каждую ночь, и задавать всё тот же немой вопрос — почему?
Я её узнал сразу, не мог не узнать. Бабушка Стася, всегда гордившаяся тем, что года не были над ней властны, в чёрной, в руку толщиной косе — ни единого седого волоса. Прямая осанка так и подчёркивала благородство её происхождения. Её туалеты отличали утончённость и элегантность.
И вот — ОНА — нагая, наголо обритая, униженная в своей смерти. Не в том, что мертва, а в том, что умерщвлена именно так!
Кто-то хлопнул меня по спине:
— Чего остолбенел? Знакомую встретил? Ха-ха-ха!
Повернувшись к Шметцелю, я спросил:
— А волосы куда девают?
— Как куда? Солдатские матрацы набивают. На этой фабрике переработки отбросов человечества всё идёт в дело. Волосы — в матрацы, зубные протезы — в переплавку, а после того, как их сожгут, что останется? Правильно, пепел, зола. Они пойдут на удобрения. Учись, пацан! Стопроцентная рентабельность!
