– Всё, всё, – заорала она. – Дело сделано, ребенок родился. Пошли, пошли!
Возбужденные родичи с хохотом и гомоном вывалилась из дома и, не теряя времени даром, приступили к возлияниям и поздравлениям, как будто это они только что благополучно разродились. В спертой, пропахшей потом и чесноком комнатушке обессиленная Катерина предпринимала слабые попытки опустить подол и прикрыть наготу. Я подошел к кровати, и наши взгляды встретились.
– Yasu, мой Джерри, – сказала она, изобразив жалкое подобие своей обычной сияющей улыбки.
Она казалась невероятно постаревшей. Я вежливо поздравил ее с рождением первенца и поблагодарил за ослика. Она снова улыбнулась.
– Иди во двор, – сказала она. – Они угостят тебя вином.
Я покинул комнату и пошел за повитухой – мне было интересно, что она будет дальше делать с младенцем. За домом она застелила столик белой льняной скатертью и положила на нее ребеночка. Потом взяла гору заранее приготовленной материи, похожей на бандаж, и с помощью чуть ли не единственной трезвой и расторопной тетушки принялась туго пеленать младенца, постоянно проверяя, прижаты ли его ручки к туловищу и сведены ли ножки вместе. Медленно и методично она зафиксировала его так, что он стал похож на гвардейца, вытянутого по стойке смирно. Или на кокон, из которого торчала лишь голова. Заинтригованный этой процедурой, я спросил у повитухи, зачем она его так пеленает.
– Зачем? Зачем? – Ее седые брови полезли вверх, а подернутые катарактой зрачки свирепо на меня уставились. – Затем что, если не спеленать, у него ручки-ножки вырастут кривыми. И косточки у него мягкие, как вареное яичко. Размахается и что-нибудь себе сломает.
В Англии, я знал, младенцев так не пеленают – может, у нас крепче кости? В противном случае, рассуждал я, на Британских островах жили бы сплошные калеки. Я решил при первой же возможности обсудить этот медицинский казус с Теодором.
Выпив несколько стаканов вина за здоровье новорожденного и съев большую гроздь винограда, я оседлал Салли и потрусил домой. Вот уж повезло так повезло. Пока мы ехали через оливковую рощу в пятнистых тенях, я все удивлялся, как столь прекрасное и совершенное создание могло созреть в утробе такой старой, как мне казалось, женщины. Все равно что расколоть прошлогодний бурый колючий каштан и обнаружить в нем чудесный сверкающий трофей.
