Сердце как-то неприятно кольнуло.
— Так вы презираете всех женщин?
— Не всех. И ни одной из них не пожелаю пару вроде меня.
Удивительно, но эти недобрые слова заставили исчезнуть призрак подступившей было тоскливой обиды.
Голоса скрипок сливались в трепетную мелодию, мажорную, светлую в своей пронзительности. Мы вскинули руки, делая круг, подняв ладони, но ещё не соединяя их, лишь приблизив друг к другу. Я не чувствовала ни малейшего неудобства — наверное, потому что впервые в жизни думала в танце не о ногах и не о правильности или плавности движений, а только о том, кто легко и уверенно вёл меня по залу, не отрывая взгляда от моего лица.
Я отвечала ему тем же.
— Где вы научились так стрелять, мистер Форбиден?
— Долгая история.
— И страшная, полагаю.
Наши пальцы наконец соединились. Мы сошлись и разошлись, снова и снова, выполняя фигуры следующих четырёх тактов. Меня закружили под рукой, и отдельные огоньки далёких свечей слились в единое сияющее марево; потом, не разнимая ладоней, мы сделали по шагу в разные стороны, развернувшись прочь друг от друга, — лишь для того, чтобы в новом такте сблизиться опять.
Я знала, что где-то рядом танцуют другие пары, знала, что вокруг стоят, глядя на нас, другие гости, но в этот миг не слышала и не замечала больше никого.
— Вас привлекают страшные истории, мисс Лочестер. И страшные люди, — проговорил мистер Форбиден, снова кружа меня под рукой, пока я шла вперёд вальсовым шагом, а мыски моих туфель выплетали по паркету изящные вензеля. — Я понимаю, чем они влекут девочек вроде вас, но, поверьте, эта тропинка опасна.
— А вы страшный человек, мистер Форбиден?
— Со стороны обычно виднее, а мне такого не говорили.
— Ибо те, кто мог бы сказать, смолкали навеки прежде, чем получали такую возможность?
Когда он привлёк меня к себе, чтобы мы наконец полетели по залу в обычном вальсовом повороте, на его губах расцвела широкая улыбка, а в разноцветном взгляде плескался смех.
— Ах, Ребекка. Ребекка, Ребекка. — Хозяин Хепберн-парка неотрывно смотрел в мои глаза, кружа меня так стремительно и легко, что я почти не ощущала паркета под ногами. Я не понимала, что больше туманит мне голову: пьяняще быстрые повороты или прикосновение его пальцев, державших меня уже крепко, почти собственнически. — Да, я страшный человек. Тем более страшный, что вижу дорожку, по которой вы хотите идти сейчас, и не имею ни малейшего желания вас останавливать. Пока вы не зайдёте по ней слишком далеко, по крайней мере. — Он помолчал, точно слушая крещендо скрипок, плавно подводящих музыку к кульминации перед самым завершением. — Но будем считать, этот мир задолжал мне достаточно, чтобы я тоже имел право на маленькие капризы.
