И всё повторилось: и заработок упал, и появлялось порой в минуты усталости сомнение в своих силах, и кое-кто посматривал косо, дескать, чего только надо этому беспокойному человеку… Но само то обстоятельство, что в далёком русском городе работает женщина, которую перед лучшими людьми партии хвалил премьер-министр, вдохновляло в трудные минуты румынского закройщика, отгоняло усталость, укрепляло веру в свои силы.
- Ну, и как же теперь?
- К исторической годовщине моя новая бригада работала даже лучше прежней.
- Как трубы органа?
Закройщик усмехается:
- Нет, это так, по старинке сорвалось такое сравнение - работала, как бригада Валентины Гагановой. Мой заработок теперь тоже не меньше, чем прежде. В нашем цехе ещё два товарища помогают отстающим… Впрочем, к годовщине Освобождения у нас уже отстающих и не было.
Я слушаю этот рассказ и невольно поражаюсь, как же велик и притягателен советский опыт. Мне вспоминается образ, приведённый Валентиной: круги по воде. Далеко же ушли они, эти круги, если тут, в Трансильванских Альпах, я могу видеть, как они задевают сердца и поднимают людей!
Между тем наш собеседник всё чаще и чаще посматривает на свой стол, где лежит недокроенная кожа. Чувствуется, что ему не терпится вернуться к прерванной работе. Мы прощаемся. Он торопливо идёт к столу, но вдруг возвращается:
- Мульцумеск Валентине Гагановой!
- Он просит вас передать спасибо товарищу Гагановой, - переводят мне.
Мы покидаем цех, всё ещё полные впечатлений от только что услышанной истории. Не выходит она из головы и в отеле.
Я сижу у окна, которое выходит на площадь, где на фоне массивного собора в этот субботний тихий вечер по здешнему обычаю гуляют молодые девушки и парни из окрестных деревень. Все в пышных пёстрых национальных костюмах - румынских, венгерских, саксонских. Поток молодёжи необыкновенно красив. В раскрытое окно доносятся смех, обрывки песен, музыка: это уже где-то завели танцы. Удивительно хороший обычай!..
И всё-таки перед глазами у меня другой город, небольшой старый русский город, изрезанный древними каналами, где космы тополей глядятся в водную гладь, город, на окраинах которого находятся текстильные фабрики.
Я вспоминаю мою беседу с фрунтажем Бенко и думаю о молоденькой женщине с ясными зеленоватыми глазами, которая открыла ещё одну страничку в героической истории нашего рабочего класса. Мне посчастливилось быть у истоков этого почина, наблюдать, как выбивался из земли и прокладывал себе дорогу маленький ручеёк, разлившийся потом в огромную реку. Я познакомился со всеми действующими лицами этой простой повести наших дней. Но почему-то лишь тут, на чужбине, я ощутил подлинную силу этого почина, отзвуки которого и здесь, в Трансильванских Альпах, будят в людях то лучшее, что уже заложил в них социализм. И отсюда, издалека, мне захотелось сказать вслед за румынским рабочим, с которым я познакомился:
