Но меня тянуло вперед. Лишь одно было в мыслях: найти Джека Льюиса.
В Гонолулу мне пришлось задержаться на две недели, и, если б не охота на Джека Льюиса, я остался бы там навсегда.
Женщины в красных платьях до пят, с обнаженными плечами, прохаживались, покачивая бедрами. Такую походку в Марстале назвали бы непристойной, но здешние жительницы подчинялись диктату иной, обильной природы.
Воздух был густым от ароматов. Сначала я решил, что мое обоняние, как и прочие чувства, возбуждается при виде этих дам. Но запах исходил от цветов, они росли повсюду: перед домами, в тени деревьев, вдоль дорог. Мне знакомы были лишь жасмин и олеандр.
Вместо джина тут пили американский бренди, я тоже пил бренди под аккомпанемент прибоя, на затененной террасе с видом на оживленную набережную.
Дома в городе были белыми с зелеными ставнями, улицы — прямыми и широкими. Вместо брусчатки — ковер из колотых кораллов под сводами высоких тенистых деревьев с неимоверно густой кроной, не пропускавшей солнечный свет. Мужчины носили одежду цвета самого города: белые пиджаки, жилеты и брюки. Даже парусиновые туфли были белыми. Каждое утро они натирали их мелом. Женщины ходили в цыганских шляпах, украшенных цветами.
Микронезийцы, люди со светлой кожей, питают слабость к татуировкам на лице. Огромное впечатление на меня произвели мужчины с выбритой макушкой, покрытые татуировками от шеи и выше, так что лица были абсолютно синими. Складывалось впечатление, что на плечах вместо головы покоится темное облако, в глубине которого сверкают молнии. Это каждый раз, когда они моргали или переводили взгляд, сверкали белки глаз.
Хобарт-Таун и Гонолулу, лежащие в разных концах Тихого океана, — никогда мне не встречались два столь непохожих города. Но именно в Хобарт-Тауне я впервые услышал о Джеке Льюисе, и теперь мне казалось, что каждый раз, называя его имя, я привношу в окружающий мир частицу грязи этого города. Люди оглядывали меня с откровенным вызовом, давая понять, что мое общество нежеланно.
Один даже плюнул на землю и повернулся ко мне спиной. Мне показалось, что от меня отвернулся весь Гонолулу.
Один американский миссионер с состраданием глянул на меня из-под полей соломенной шляпы и отеческим тоном произнес:
— Вы производите впечатление порядочного юноши. Что общего у вас может быть с этим ужасным человеком?
Я не мог ничего объяснить и промолчал. Он неверно истолковал мое молчание и, решив, что мне есть что скрывать, ушел прочь, качая головой.
