— Подождите меня! — раздалось сзади.
Это вернулся маленький столяр, ходивший за порохом.
— Ш-ш-ш! — зашипели мы. — Немец где-то рядом.
Стук копыт приближался, но теперь стало слышно, что лошадь одна. И вот из мрака возник всадник. Лавес Петерсен вскинул ружье и прицелился. Но Лаурис положил руку ему на ствол и сказал:
— Это счетовод Бюлов.
Счетовод сидел верхом на потной лошади, черные бока которой вздымались после быстрой скачки. Он поднял руку:
— Возвращайтесь домой. Нет возле Вайснеса никаких немцев.
— Но бочки же горят! — потрясенно вскричал Лавес.
— Я говорил с береговой стражей, — ответил Бюлов. — Ложная тревога.
— А нас вытащили из теплых постелей! И зачем? Да ни за чем!
Госпожа Вебер скрестила руки на груди и окинула нас суровым взглядом, будто искала, на кого наброситься за неимением врага.
— Зато теперь мы знаем, что готовы к обороне, — примиряюще сказал счетовод. — Но лучше, чтобы враг вообще не появился.
Мы вяло согласились. И хотя в словах счетовода был здравый смысл, разочарование оказалось велико. Мы уже приготовились взглянуть в глаза и немцу, и смерти, но не встретили ни тех, ни ее на побережье Эрё.
— Пусть только попробуют сунуться! — сказал Ларс Бёдкер.
Внезапно почувствовав усталость, мы двинулись к дому. Заморосил холодный ночной дождь. В молчании мы дошли до мельницы, где госпожа Вебер покинула наши безутешные ряды. Она встала перед нами, держа свои вилы наперевес, будто ружье, и произнесла с угрозой в голосе:
— Хотела бы я знать, что за шутник поднял честных людей с постелей посреди ночи и отправил их на войну.
И мы все уставились на Лауриса, возвышавшегося среди нас с метлой на плече.
Но Лаурис не попытался спрятаться, не опустил глаз. Вместо этого он посмотрел на нас, запрокинул голову и захохотал, подставляя лицо дождю.
* * *
Но вскоре шутки кончились: нас призвали на флот. По соседству от нас, в городе Эрёскёбинг, причалил военный пароход «Гекла». Выстроившись в очередь, мы по команде, один за другим, запрыгивали с пристани на борт баркаса, который должен был доставить нас на корабль. Мы ведь до сих пор переживали из-за того, что в тот ноябрьский вечерок повоевать так и не пришлось, но уж теперь ждать оставалось недолго, и настрой был боевой.
— Эгей, вот они идут, бравые датские парни с вещмешками! — крикнул Клаус Якоб Клаусен.
Маленький, жилистый, он вечно хвастался, рассказывая, как один татуировщик из Копенгагена, по прозвищу Острый Фредерик, заявил, что ни разу не втыкал иглы в руку тверже, чем у Клауса. Отец его Ханс Клаусен был лоцманом, и дедушка был лоцманом, и сам он не сомневался, что пойдет по их стопам: накануне ночью Клаус Якоб Клаусен видел вещий сон и уверовал, что вернется с войны живым.
