Притом что ученые от нее отказались, эта теория явилась вдохновительницей по крайней мере одного великого произведения искусства: оперы Дебюсси по мотивам пьесы Мориса Метерлинка «Пелеас и Мелисанда», своего рода «Тристана и Изольды», перенесенных в мир миазмов. Действительно, пьеса «Пелеас и Мелисанда», со слабыми и потерянными персонажами, некоторые из которых увядают от хворей, со старым разрушающимся замком, куда никогда не проникает солнечный свет, со страшными сырыми подземельями и мертвым озером, в которое можно упасть, – все составляющие миазмы кроме зловония – представляется нам главным образом портретом психологической болезни, невроза. Поскольку категория обобщенной болезненности постепенно вытеснилась из медицинской мысли XIX века, уступив место новому пониманию специфичных причин недуга, она перекочевала в расширяющуюся область психологии. Физически болезненный человек стал неврастеником или невротиком. И идея об органически зараженной, болезнетворной среде переродилась в понятие о психологически нездоровом климате, предрасполагающем к душевному заболеванию.
Это понятие не замкнулось в области психологии, а с обретением психологией статуса науки вернулось в медицину, где опять заняло важное место. Широко распространенное суждение по поводу психических (психосоматических) корней многих, если не большинства болезней, сохраняет форму теории миазмов – с ее излишком причинности, излишком значений – в новой версии, сделавшейся весьма успешной в XX веке. Теория, что психологическая миазма (депрессия, угнетенное состояние) может вызвать физическую болезнь, опробовалась с различной степенью научной достоверности на многих болезнях, включая рак. СПИД кое-чем сильно отличается от рака (хотя некоторые их метафоры частично совпадают), болезни, оцениваемой с точки зрения современных представлений об энергии и бедствии. СПИД воспринимается как возврат к древним болезням, вроде проказы и сифилиса, которым никто, по крайней мере до последнего времени, не пытался найти психологическую подоплеку.
5
«Чума» – основная метафора для эпидемии СПИДа. СПИД потеснил даже рак, прежде воспринимавшийся как эпидемическая болезнь, новая чума – превратил его в банальность.
Слово «чума», происходящее от латинского plaga (удар, рана), долгое время использовалось метафорически как апогей коллективного бедствия, зла, несчастья – Прокопий Кесарийский в своем непревзойденном образце клеветы «Тайная история» говорит об императоре Юстиниане, что он хуже моровой язвы (от него спаслось меньше людей), – а также служило обобщенным названием для многих страшных болезней. И хотя болезнь, которую обозначает это слово, унесла больше жизней, чем все прочие зафиксированные эпидемии, заболевания, ставящиеся в один ряд с чумой, не обязательно действуют как безжалостные убийцы. Сегодня редко кто умирает от проказы, и примерно так же было во время самых страшных ее эпидемий, между 1050 и 1350 годами. На сифилис смотрели как на чуму – Блейк писал «а от проклятий и угроз девчонки» «чернеют катафалки новобрачных»
