Пламень веры был такой, что приходилось принимать меры против избытка святости, остерегаться злоупотреблений. Слова, означавшие одну похвалу, как например: воздержный, апостольский, стали указанием ереси. Христианство создало такой идеал отречения, что отступило перед своим созданием и сказало своим верным: "He относитесь ко мне так серьезно, или вы меня погубите". Пожар, зажженный собственными руками, ужаснул. Половая любовь была осуждена безупречнейшими наставниками в таких страшных выражениях, что христиане, желавшие остаться верными своим правилам до конца, должны были считать ее преступной и изгнать ее совершенно. Воздержание довели до порицания сотворенного Богом и до оставления втуне почти всех его даров. Гонения вызывали, и, до известной степени, оправдывали эту нездоровую восторженность. Надо вспомнить о суровости времен, о постоянной подготовке к мученичеству, которая наполняла жизнь христианина и превращала ее в тренировку, сходную с тренировкой гладиаторов. Прославляя пользу поста и аскетизма, Тертуллиан говорит: "Вот как закаляются относительно тюрьмы, голода, жажды, лишений и терзаний; вот как мученик приучается выходить из темницы таким же, каким он в нее вступил, не встретив там неизведанных страданий, а лишь свои ежедневные лишения, уверенный, что выйдет из борьбы победителем, так как он убил свою плоть и мучениям нечего будет грызть. Иссохшая кожа послужит ему броней, по которой железные когти будут скользить, как по толстому рогу. Таким будет тот, кто путем воздержания от пищи часто видел смерть близко и освободился от своей крови, тяжелого и докучливого бремени для души, нетерпеливо рвущейся на свободу."
Глава 11. Великие епископы Греции и Азии. - Мелитон
К счастью, рядом с нравственными излишествами, плодом неуравновешенного чувства, и намеренного сочинения легенд, порождений восточного воображения, существовало епископство. Это прекрасное учреждение процветало в особенности в чисто греческих областях церкви. Противясь всем ненормальностям, будучи в некотором роде классическим и средним по своим тенденциям, озабоченное в большей мере смиренными путями простых верующих, чем высшими притязаниями аскетов и мыслителей, епископство более и более становилось самою церковью и спасало дело Иисусово от неминуемого крушения, которому оно бы подверглось в руках гностиков, монтанистов и даже еврействующих. Сила епископства удваивалась еще тем, что у этой в своем роде федеративной олигархии был центр, которым являлся Рим. В продолжение десяти или двенадцати лет председательства Аникиты, почти все бродившие в христианстве движения сосредотачивались вокруг него. При его преемнике Сотере (вероятно, обращенном еврее, который перевел на греческий язык свое имя Иисуса), это движение еще усилилось. Обширная переписка, установившаяся между Римом и другими церквями, разрослась сильнее, чем когда-либо. Видимо установлялось центральное судилище для разноречивых мнений.
