Но сегодня Джо тяжело было следить за сотнями веретен. Чтобы хорошо выполнять такую работу, помимо неотступного внимания, требуются зоркие глаза, а главное – проворные, хорошо отдохнувшие ноги. А Джо устал. Да и пережитое волнение еще не совсем улеглось. Но, пересилив себя, он сновал вдоль каретки и глядел во все глаза, чтобы избежать малейшей задержки. Некоторое время все шло гладко, и перед ним вновь возникли картины сегодняшнего дня: березки, дикие гуси, незнакомый господин, отстранивший кондуктора и сказавший о них с Бекки: «Дети со мной». Как тут не рассказать обо всем своим товарищам! Он постоял минутку возле Ричарда, потом возле Кэт.
– …Без него нас не взяли бы в омнибус…
Но тут между ним и девочкой воздух со свистом прорезала плетка.
– По местам! Поганцы ленивые! – заорал Очкастый Черт и так грубо рванул за плечо стоявшую рядом с Джо тринадцатилетнюю Кэт, что порвал ей платье от ворота до пояса.
У Кэт, как и у большинства детей, не было под платьем сорочки, и, всхлипывая от стыда, девочка отвернулась к веретенам. Тщетно пыталась она прикрыться лохмотьями. Очкастый Черт разразился сальным смехом, потом грубо хлопнул девочку по плечу:
– Еще раз поймаю за болтовней – нагишом выгоню завтра утром на улицу. Все лохмотья с тебя сдеру!
Надзиратель, посвистывая, двинулся дальше. Когда он исчез из виду, Джо обрывками пряжи кое-как скрепил платье рыдающей Кэт. Теперь они работали молча. А когда наступала короткая передышка, глядели как зачарованные на жужжащие веретена с бесконечно тянущимися нитками, стараясь перебороть усталость и голод. В этом душном и спертом воздухе, за решеткой из тысяч вибрирующих нитей угасал для Джо с утра такой красочный, весь зеленый и солнечный день.
Бесконечно тянулось время. Из грязных газовых рожков лился мутный свет. Даже для вполне здорового, сильного мужчины воздух в прядильном цехе был невыносим. А полуголодные дети, вынужденные работать здесь по двенадцати часов кряду, часто падали у машин. Иной раз прядильщики, жалея самых слабеньких, разрешали им несколько минут вздремнуть или полежать, но только пока поблизости не было старшего надзирателя.
А за стенами фабрики, над громадным Лондоном, далеко разносились удары колоколов Вестминстерского аббатства, гулко бивших первую четверть десятого. Ночь накрыла своим черным от копоти покрывалом улицы, площади и дома, где один за другим гасли огни. Счастливы дети, которым дано в эту пору спать!
