Пенелопу усадили за стол и пошли греть чайник на керосинке (Джемма при этом не преминула, презрев укоризненный взгляд Ваго, прошипеть: «Чтоб подлюге Азнив век горячего чаю не пить!»). Поскольку это происходило не часто, требовались коллективные усилия, посему Пенелопа осталась одна, не считая безмолвного Ричарда Третьего, и, воспользовавшись случаем, придвинула к себе «библию» Ваго. Это оказался сборник пьес под названием «Театр парадокса». Беккет, Ионеско и прочий абсурд. Пенелопе вспомнилось, как однажды, придя с Джеммой в гости, Ваго увидел лежавший на диване открытый томик, перевернул, взглянул на обложку и спросил: «Кто здесь читает Пиранделло?» В голосе его прозвучала неожиданная тоска. «Я», — ответил Ник, и Ваго вдруг протянул ему руку, словно заново представляясь. «Я когда-то играл Генриха IV», — сообщил он задумчиво и умолк. Некоторое время они молча глядели друг на друга совершенно одинаковым взглядом, сами такие непохожие — невысокий, коренастый, бородатый Ваго и длинный, худой, в очках, придающих ему профессорский вид, аккуратно выбритый Ник. Уже потом, когда Ваго с Джеммой ушли, Ник назвал Ваго беднягой. «Вот бедняга…» Клара не расслышала, возразила: «Никакой он не бедняк».
Конечно, не бедняк. Стоит только оглядеться по сторонам… «А вот моя гостиная, ковры и зеркала, купила пианино я у одного осла…» Ведь надо быть форменным ослом, чтобы продать такое пианино. Роскошное, немецкое, с прекрасным звуком и благородного кофейного оттенка… Впрочем, не бери греха надушу, Пенелопа, может, люди бедствуют, не до музыки им. А вот Джемме до музыки, хотя на черта ей пианино, она же ни одной ноты не знает, правда, Ваго, как известно, в былые времена бренчал на гитаре, но вряд ли он и ныне предается такому греховному занятию, да и пианино не гитара, на нем так просто не побренчишь, это Пенелопа знала доподлинно, поскольку, как положено ребенку из музыкальной семьи, окончила школу-семилетку по классу фортепьяно и по сей день один-два раза в месяц раскрывала ноты, рояль и принималась услаждать свой и родительский слух — пусть не Первым концертом Чайковского и не бетховенскими сонатами, но Шопеном случалось. У Джеммы инструмент получше и красивый, отлично вписывается в обстановку… потому, наверно, и купила. Вообще гостиная на уровне — дубовая мебель, люстра словно выкрадена из концертного зала, да не современного, а старинного, картины на не занятых коврами стенах… вот где прорезался завмаг-отец, сработали то ли наследственность, то ли среда, но из изысканных манер и аристократических привычек Джеммы, как ослиные уши царя Мидаса, выглянула отцовская тяга к помпезности: если ковер, так во всю стену, картины непременно в золоченых рамах и только масло, не этюды какие-нибудь, не акварели, а кто художник — не столь важно. То, что в родительском доме нашло выход в строительстве мраморного камина и понатыканной всюду лепнине, тут выражалось в коллекционировании фарфоровых фигурок и бронзовых бюстиков Наполеона и ему подобных… если ему подобные существуют, — Пенелопа была горячей поклонницей французского императора и всегда жалела, что Наполеону не удалось выиграть войну двенадцатого года…
