— Што ж разуметь тут? Одни у нас враги с тобой, которы тебя в опалу черну да унижение бросили, которы мово родителя да и его тож, — кивнул он на стоявшего в стороне Викентия, — смерти позорной предали. Так им ли и им подобным служить мне ноне? Уж лучше гилевщиком вольным быть.
— Суди тебя Бог, а я тебе не судья, — только и сказал Дионисий и поклонился уже смиренно, низко, как и подобает монаху.
Игнатий, поглядев с сожалением на Дионисия, хоть и нехотя, тоже поклонился и так закончил разговор:
— Дел твоих в Мангазее, отче, я не ведаю, но опасить хочу. До первого случая грамоты твои: в большом государевом розыске и ты, и княгиня Марфа, и сын ее Викентий. Грамоту об этом я самолично зрил в здешнем воеводском приказе: люди добрые помогли в том. Мыслю тако, что уходить вам надобно из пределов мангазейских. Ежели надумаете, то спросите на посаде Милентия-кузнеца, он там каждому ведом. Передашь поклон от раба Божия Игнатия, и тот кузнец меня сыщет…
Игнатий только подошел к своим товарищам, ожидавшим его у штабеля бревен, как из пролома в крепостной стене выскочили пятеро шустрых, крепких городовых стражников и с криками: «Вот он, держи, хватай!» — ринулись на Игнатия. Они пытались заломить ему руки, бросить на землю, связать, но он отчаянно сопротивлялся, кричал что-то своим товарищам, не видя, что они в самом начале свары бросили его и скрылись в торговых рядах у крепостной стены.
Игнатий отчаянным ударом успел все же уложить одного из своих противников, но остальные четверо с удвоенной энергией яростно набросились на него. Казалось, судьба Игнатия была решена, но тут случилось непредвиденное.
Сорвавшись с места, как будто его изо всех сил толкнули в спину, на выручку бросился Викентий. Последнее время под строгим приглядом матушки родимой Марфы совсем загрустил, сник Викентий, а тут вдруг такой случай: есть где, как говаривал Савва, и косточки размять, и за человека доброго пойти в заступу. Все бурлило, пело в душе Викентия, и даже зло его было запретно-веселым: «Четверо на одного, ах, злыдни!..»
Старший из стражников, уже сумевший накинуть петлю на плечи Игнатия, был опрокинут и отброшен одним сокрушительным ударом; другой схватился было за пищаль, болтавшуюся на берендейке за плечами, но и его постигла та же участь: ткнулся в землю да еще юзом проехался по траве. Третий, выхвативший было из-за пояса широкий нож, и замахнуться не успел: Викентий схватил его за руку, присел чуть и тут же перекинул через плечо, будто куль какой с мукой или солью.
