Когда обо мне понемногу стали забывать, скарлатина свалила председателя совета отряда Пашку. Вожатые пошарили вокруг среди курящих подростков и хмурых крашеных девиц, и выдернули меня за медаль на председательское место. Папа велел закалять характер — и я старался. Саботировал линейки, грубил вожатым, но эта медаль всех ослепляла, и мне сходили с рук все выходки. День за днем я торчал на трибуне и наблюдал, как поднимают и опускают выцветший за год флаг, слушал, как скрипит трос под ним на приеме утренних и вечерних рапортов на линейке. Так получилось, что я отвечал за все мелочи, будь то плохо убранная кровать Винивитина из третьей палаты или неготовая стенгазета, или бог знает что еще. Другие ребята прекрасно проводили время, и никто не спрашивал с них кроватей и стенгазет. Но однажды я отправил кого-то вместо себя сдавать книги в библиотеку, и этот кто-то послушно пошел туда. Представляешь, каково это было для меня, обязанного делать все самому с трех лет? Тут, как говорится, мне карта и пошла. Я поменял график дежурств в столовой, подстроив все так, чтобы Винивитин не вылезал оттуда, пока не научится заправлять свою кровать. Рявкнул на взобравшихся на старую сосну сопляков, и они сразу слезли. Придумал разноцветные значки за хорошие и плохие дела, добился, чтобы в столовой старшим отрядам давали два вторых, устроил товарищеские матчи в футбол с деревенскими. Однажды меня вызвали к начальнику лагеря. Я сидел в вожатской вместе с другими председателями отрядов, краснел, от того что меня хвалят, и понимал, что все это очень правильно, очень для меня, что я готов придумывать и дальше, чтобы всем было хорошо, потому что я знаю как. Только, повторял себе я, пусть все слушаются, пускай делают так, как я скажу. Это было похоже на неуловимую легкость и спокойствие одновременно. Я даже хотел упросить родителей оставить меня на следующую смену.
— Тихо! Слышишь? Что значит, мерещится? У них тут собрания трижды в день, эти коллективные песнопения ранят хуже любого взрыва. Никого?
А потом приехал папа, и все закончилось. Родителям отправили благодарственное письмо. Отец примчался убедиться, что это не розыгрыш, долго жал мне руку и говорил, что это только начало, важно не упустить удачу, нельзя расслабляться. И чем больше он говорил, тем яснее я понимал, что это все дико стыдно, что я похож на зазнавшегося придурка. Как только отец уехал, я отказался от всех должностей, и… ничего там у них не рухнуло. Пашка выздоровел, Винивитин так и остался с незаправленной кроватью, а трос так же скрипел при поднятии флага.
