Неделя тянулась томительно. А в выходные приехал отец, и я с тоской принялся ждать очередного разговора по-мужски. Но по-мужски отец вдруг заговорил с дедом и бабкой, плотно прикрыв дверь на веранду. Мне, разумеется, было слышно все. Там, за дверью, я был уже взрослым парнем, которого стыдно отчитывать за ерунду, и нечего растить из него рохлю и домашнего мальчика. А если он захочет сломать себе шею в темноте на незнакомой дороге — это его право. Как взрослый парень, я посмотрелся в зеркало шкафа — одиннадцать лет показались мне солидным возрастом. Но я рано радовался — с моей стороны двери я оказался для отца слюнтяем, и стыдно быть слюнтяем, и если уж решился на поступок, нельзя трепаться, о чем не надо. И если я хочу ломать себе шею, то пусть я буду ломать ее молча. Затем он обидно обозвал деда с бабушкой бестолковыми стариками и велел не слушать ничьих советов, если я точно знаю, что делаю. Было жалко и стариков, и себя.
А через два дня, за которые я так и не смог выбрать, кто же я — взрослый парень или слюнтяй, в деревню приехал новенький. Невысокий, плотный, в круглых очках, он как ни в чем не бывало подошел ко мне возле мостков и деловито спросил: «Местный? Где военная часть, знаешь?» К вечеру рядом с домом пружинщиков мы встретили деревенских. «Не дрейфь, через два дня сами будут за нами бегать», — небрежно сказал он, и мы пошли им навстречу. Деревенские крикнули что-то обидное, а этот новый парень, недолго думая, двинул главному крикуну в глаз.
Ты знаешь, Макс и потом не любил долго думать в таких случаях.
Как начать разговор с Александрией Петровной, Романов не знал. О чем ее, собственно, спрашивать? Не вы ли, уважаемый Ящер, снесли дома, которые я, согласно должности, осматривал в историческом квартале? Ползли за мной, как огромный ископаемый таракан, оставляя след из обломков… А кто приказал старику Богацкому выкрасть мою папку? А этот старый снимок с моего аспирансткого удостоверения вы стащили, чтобы наштамповать предвыборных плакатов, или намерены хранить мой светлый образ на груди вечно? Томительное предчувствие, что диалог будет бессмысленным, нарастало. Еще вчера он был готов к самым решительным действиям, с утра же голова звенела приятной пустотой — никакого хитроумного плана или продуманной тактики. Выдвигаясь в сторону завода, Романов надеялся на озарение, но похоже, что действовать придется в лоб. В конце концов, чей это город, по какому праву здесь распоряжается эта канцелярская террористка? Это его город, он врос здесь в каждый переулок и каждую улицу. Романов остановился и оглядел Большую Щемянскую, какого-то незнакомца за столиком кафе, стаю воробьев-мячиков, обшарпанный фасад городской больницы и гнутый фонарь над ней. А на соседней улице вместо такого вот фасада теперь пустота. Ящер ты, таракан, пора поговорить с тобой. Он содрал с кирпичной стены агитационный плакат, кое-как сложил и сунул за пазуху. «Что же, вы намерены сносить всё на моем пути?» — спросит он. «Нет, я намерена заставить вас перестирать все белье в городе, после чего съесть вас с кашей и вышвырнуть вон», — ответит она. Он мысленно передразнил ее высокий голос.
